Игры с судьбой. Книга третья - [2]

Вновь скривились губы, словно вместо вина хлебнул уксуса. Посмотрел на Хэлдара не скрывая издевки.

— Значит, желаешь увидеть Рейнара? — а голос чуть слаще. Чуть мягче. Нет, не обещание в голосе — нотки презрительной насмешки и намек. Слабый намек на сочувствие. — Ну, пойдем, полюбуешься.

Провести по застеленным коврами коридорам, распахнуть неприметную дверь, ведущую в покои юноши. Склонить спину в шутовском поклоне, пропуская вперед Хэлдара, захлопнуть дверь, войдя следом.

Обернулся на звук Рэй, дрогнули черные ресницы, упал камнепадом вздох, поднялся юноша на ноги, не удержавшись в холодном и наносном равнодушии. В презрительном высокомерии. Вскочил, словно выстрелила пружина. Стоял, не скрывая ни волнения, ни острой нежданной радости, заставивших ярко, так ярко сиять глаза!.

Тянулся миг — то ли год, то ли вечность.

Усмехнуться б, как раньше — иронично и криво, каркнуть что-то, придя на помощь мальчишке, помогая спрятать чувства, вздернуть иронично бровь. И нужно было, да не смог, глядя, как меняются лица, словно коснулся их, обоих луч света.

Куда делись все привитые мальчишке манеры высокорожденного? Испарилась холодная надменность, утекла утренним туманом. Равнодушие? Его и не было. И ни шелка, ни драгоценности не обманут самый рассеянный взгляд. Как не обманет сияние золота. Видел бы сейчас хоть один Властитель Рейнара — ни за что б не упустил этого знания, этой силы, этой власти над чужой душой.

Сжать пальцы в кулак, вгоняя ногти в плоть. Зависть! Глодала сердце зависть, чужому счастью, чужому горю, чужой любви. Но не из-за того стоял на дороге. И отрадой было сердцу удивление Хэлдара, изумленный его взгляд.

Куда делся угловатый, нескладный, неуверенный в собственных силах подросток? Куда делась слабость? Нет, в расправившем крылья птенце не узнать заклеванной птахи. Куда делась хрупкая болезненная утонченность? Ушло, минуло, словно водой унесло. Не узнать Рейнара.

Сколько было бессонных ночей и бесед? Скольких врачевателей видели за это время стены дома? А ведь и сам потерял тому счет. Только расправились плечи юноши, перестала гнуться к земле голова. От неровной походки осталась легкая хромота, чуть заметная, не бросающаяся в глаза. Из затравленного зверька вырос роскошный хищник.

Темные волосы сдержанно мерцают, словно шелк, бледна кожа, но в этом контрасте свой, особый шарм. И как глубокие, безбрежные очи мальчишки сияют булыжники изумрудов диадемы, с плеч струится темно-зеленый, почти черный шелк, а исковерканные пальцы спрятаны под золотые наперстья.

Дрогнули губы юноши, дрогнули и огромные черные зрачки, шагнул вперед, закинул руки на плечи Хэлдара и тянулись губы к губам. Каждый вздох, словно стон, словно последний в этой жизни глоток воздуха.

Сколько раз просил, сколько убеждал, повторял, умолял!? И что ему остается, кроме как смириться с поражением в своих расчетах, в ошибке, которая досадна, но вряд ли фатальна. Да, хотел держать Хэлдара на расстоянии. Да… Но теперь все что осталось — выйти из покоев, оставив двоих наедине. И дураку было ясно, что вдали друг от друга, еще как-то сдерживали себя, свой порыв, а довелось свидеться — ничто не удержит. Ни опасения, ни раздумья, ни четкие, словно строй математических формул, доказательства.

Плевать хотел Рэй на все договоренности и доводы рассудка. Сердце — не камень! Хорошо жить сердцем, не сдерживая его биения, не превращая самому себя в холодную мраморную статую!

Билось сердце, словно хотело выпрыгнуть.

Ни Император, ни Локита не знали, что жив мальчишка. Сколько стоило труда утаить, завязать языки всем, кто мог проболтаться. Как дракон над сокровищами трясся над парнем, пылинки сдувал. Сожалел, тихо плакал, когда никто не видел слез, молился, чтоб не пришлось, нет, не пришлось юноше даже тенью проскользнуть по ступеням черного трона. Но готовил, к этой тяжкой стезе готовил. Учил, помогая оттачивать и манеры и дар. Быть неуязвимым учил. Холодным, словно скала, невозмутимым.

Только эта любовь! Когда разум говорит одно, а чувства не слушают разума! Что можно сказать юнцу, который едва переступил порог двадцатилетия, что б затушить это пламя? Обещал, клялся Рейнар, что прогонит прочь Хэлдара. Не прогнал. И не сможет. Чтоб не твердил разум, каковы б не были намерения, увидит синие эти глаза и забудет обо всем!

Только скрипнуть зубами, сжать пальцы в кулаки. Разнести б в пыль, в щепы!!!! А что — безразлично, хоть мраморные стены, хоть фарфоровые вазы, хоть собственные кулаки!

Ох, как не вовремя влюбился юнец. Не вовремя, да не того полюбил! Только разве сердцу прикажешь? И ни в чем не каялся мальчишка! Одним можно было удержать в стенах дома, тем и держал, напоминая, что любовью своей превратит Рэй Хэлдара в мишень для Властителей! Помнил об этом Рейнар. Хорошо помнил, и все же забыл…..

Стиснуть бы голову руками, сжать, чтоб не мучили мысли, не грызли мозг голодными крысами!

Усталость… разве думал когда-нибудь, что будет метаться ночами, не в силах уснуть, что эрмийскими страшными снадобьями будет убивать и тревогу свою, и страх, и боль? Разве мог раньше помыслить, что усталость бывает такой — изматывающей, не позволяющей забыться сном? Ведь не тело уставала. Душа….