Игры с судьбой. Книга первая - [16]

— Я не знал, что Рэй учился у Стратегов, — проговорил Дагги глухо. — Да если б и знал…. Что теперь толку?

Он, вздохнув, прикрыл глаза. Что толку, что когда-то он сам учился у них? Что толку, что когда-то были ему открыты сотни миров и сотни планет? Что толку, что его следы остались на песках времени, запечатлевшись, словно на камне? Прошлого не вернешь, минувшее не перепишешь набело.

Что вспоминать все былые заслуги и подвиги, если не сумел сделать самого главного? Что в них утешения, если Рэну, любимую Рэну, в спячке упустил? А с тем потерял и Рэя. И не только Рэя — их всех. Всю великолепную четверку, сиявшую ему, вернувшую в его жизнь любовь и смысл. Рэй. Илант. Лия. Иридэ.

И можно только волком выть на холодную луну. Потому что как когда-то давно — он один, и лишен смысла каждый шаг. Только желание мести еще раздувает искры былого костра, не давая замерзнуть изнутри.

Месть! Сладкое, горькое блюдо!!! Когда иссякает умение прощать, она способна дарить жизни вкус. Пусть и немыслимую горечь! Но хоть какой-то вкус.

И бьют током воспоминания. Юный-юный обманный лик, глаза как черные дыры — Анамгимар. «Тебе обязательно надо было разозлить его, Дагги?»

Но разве волен он в своем прошлом, в своих желаниях и чувствах? Разве не продал бы он развалин кому-то другому? Зачем цепляться слабыми руками за то, что не вернуть? В минувшем будущего нет. Но менять память на деньги демона — святотатство. Разве не знал он зачем тому руины?

Нет. Не знал. Лишь заглянув в холодные глаза воплощения расчета, и вспомнил, и постиг, и понял, что существуют грани, в которые биться можно. Которые нельзя разбить. И нельзя упустить улыбку Фортуны, отдав охранный знак в цепкие жадные руки.

— Сдашь меня? — спокойно спросил мальчишка. — Анамгимар платит за каждую голову Стратега.

— Да много ли стоит твоя голова?! — воскликнул Да-Деган, глядя в глаза юноши. Хотелось смеяться, только и смех иссяк, как когда-то слезы. Был только душивший его, жаркий гнев. — И за кого ты принимаешь меня? За профессионального шулера-игрока? За подлеца Анамгимара? Уж если я не продал ему руин за приличные деньги, неужели думаешь, что польщусь на гроши?

— Рэй говорил, что ты не жалуешь Стратегов.

— Не жалую, — отозвался Да-Деган. — Но это мое, личное. И уж я пока еще не дошел до такого отчаяния — продавать своих! Лигийцев — Ангамгимару. Это ж надо придумать такое! Чудак….

Чудак! А на губах вкус горечи. Вкус тлена. И пропадает желание потешаться — стоит лишь внимательно посмотреть на юнца. Нет, не умеет он держать своих чувств в узде! Не может скрыть волнения и напряженности. И шумного яркого дыхания не может унять. Что ж, умение играть приходит с опытом.

Поднявшись, Да-Деган подошел к юноше. Заглянул в глаза. Старый дар не ушел, не исчез. Когда-то он умел успокоить лишь взглядом. Здесь — с трудом, но заставил поверить. Точеная ладонь легла на плечо Пайше, тонкие пальцы чуть сжали мышцы, и холодная пустота у сердца шевельнулась, уступая место росточку тепла.

Ну, кто виноват, что потребность покровительствовать и помогать, так сильна? Ну, кто виноват, что хотелось тепла! Так хотелось тепла — восхищенного взгляда, признательности, доверия?

Был бы жив Рэй — он бы понял. Илант так и не смог. Есть вещи, которые для кого-то навек останутся непостижимы. Не каждый одаренный музыкант способен постичь суть межпространственного прыжка. Маловато он знал пилотов, умевших сочинять музыку. Каждому — свое. Умение понимать другого как себя — дар редкий, у одного на миллиард и общие гены тут не при чем.

— Ладно, — заметил Да-Деган, — проехали. На дураков я не сержусь, Пайше. Только стыдно быть дураком Стратегу. И я ничего не скажу Гаю. Если только…

И вопросительно вскинулись брови — крылья, и хитреца на дне глаз. Обсчитывает, думает, какое же условие поставит ему Дагги. Что ж, Пайше, молодец, умничка, только ничего — то мне особенного не нужно….

— Убеди его в моей лояльности, а? Он мне не верит.

— Сколько лет тебе, Дагги? А выглядишь как мальчишка…. Не старше меня.

Усмешка в двух словах. И все ясно и все сказано. И не будет он никого ни в чем убеждать. Хуже б только не сделал. Значит, надежда осталась только на Хаттами. И вопрос, раскаленным гвоздем пронзивший висок — узнает ли тот.

Впрочем, события, что подружили их — забыть нельзя.

Вздохнув, Да-Деган покачал головой. Ярким жаром горели щеки. Эмоции — как в кипящем котле вулкана. Забыть бы! Все забыть! Ничего не помнить. Ничего не знать…

Да только, разве вернешься в былое?

Усмехнувшись, Да-Деган отошел от Пайше.

«Сколько тебе лет, Дагги?»

А много, малыш, много…. Как минимум, на пятьдесят лет больше, чем отразилось на лице. И взрослый сын, и внуки… внучка, которой не приведи судьба узнать, что он ее дед. Много, малыш, ведь во краткие дни вместилось больше, чем некоторые проживают за десяток лет.

И разорвать бы эту нелепую маску в клочья! Но как жить без маски? Кто б его научил…. Да и боязно, страшно, подставлять холодному ветру оголенные веточки скрученных нервов, голую кожу.

Закрыть глаза…. Сбежать! От себя сбежать, от насмешницы судьбы! Бросить карточный веер на стол.