Игры на раздевание - [24]

Но в его планы это не входило.

Я практически лежу в его руках, когда он, снова оторвавшись, говорит, что нам лучше остановиться.

«Что? Зачем? Почему? Как же так? Что угодно, но только НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ!» — вопит всё во мне, но сама я, к счастью, способна только произнести:

— Ка-а-ай…

Он улыбается всем, что у него есть, что пригодно для выражения самой искренней и самой полной улыбки на свете:

— Это самый первый раз… ты впервые произнесла моё имя!

Правда? Неужели ни разу до этого?

Отдышавшись, Кай снова прижимается губами, но на этот раз целомудренно — к моему лбу. Сердечный ритм у него ускорен, как у младенца — сто сорок ударов в минуту — вдвое больше нормы для здорового взрослого человека, находящегося в состоянии покоя. Значит, он находится в «непокое».

Я поднимаюсь, отстраняя его руки, поправляю одежду и волосы, но всё это — суета, призванная скрыть мой интерес к его «непокою»: да, я могу его видеть и даже в этой полутьме, и всё потому, что ткань на его шортах слишком мягкая и слишком прилегающая к телу.

Не знаю, почему, но именно в этот момент я впервые осознаю себя женщиной. Этот парень не впервые возбуждён рядом со мной, но почему-то только теперь глубинный смысл его желания добрался до моего сознания. И я улыбаюсь, потому что быть желанной это так… жизнеутверждающе!

Я поворачиваюсь, смотрю в его глаза и говорю ему мыслями, умоляя услышать: «Что такое секс, я уже знаю, что такое поцелуй тоже. Но мне бы очень хотелось ещё узнать, что такое «любовь». Покажи мне её, а? Отломи кусочек пресловутой «мужской нежности», бережности, заботливости? Полюби меня! Хоть немного…»

Он не отводит глаз, смотрит и сморит, не моргая, и даже в темноте, где огромные зрачки не дают увидеть радужку, я тону в изумрудной зелени, и она говорит мне, что он всё слышал. Что понял. И он это сделает.

Глава 15. Кто они?

Человек с высокофункциональным аутизмом может работать, и даже работать в коллективе. На самом деле нам проще добиться успеха в работе, чем построить счастливую семейную жизнь

«Я живу с синдромом Аспергера», Анастасия Андреева, 31 марта 2017, The Village

Cattle & Cane — Dancing

Из всех терапевтов Алла работала со мной меньше остальных, а запомнилась больше всех. Главным образом, своими словами:

— Девушки аутического спектра серьёзно отличаются от парней с тем же диагнозом. Если вторые чаще выбирают отшельнический образ жизни, то первым любовь и отношения нужны даже больше, чем нейротипичным (обычным, здоровым) людям. Не лишай себя возможности узнать счастье быть любимой и любить самой, Викки. Узнать, что такое нежность мужчины, сексуальность и сам секс. А забота для тебя имеет куда более важную роль, чем для всех остальных. Не всем ребятам с твоим диагнозом удаётся встретить подходящего человека, ещё меньше способны его удержать. Но я почему-то чувствую, что именно тебе должно повезти, Вик. Ты особенная!

Эти её идеи плотно засели в моём мозгу с избыточными нейронными связями, однако опыт общения со сверстниками в школе, затем колледже и, в конце концов, институте, заставил убедиться в утопичности этой идеи.

Короче, я, как и большинство мучеников, вынужденных не жить, а «справляться с жизнью» в обществе, выбрала безопасный и комфортный путь отшельничества.

Ещё Алла сказала, что мой уровень эмпатии, как и положено, значительно ниже, чем у здоровых людей, но среди её пациентов с высокофункциональным аутизмом он самый высокий:

— Ты сможешь отвечать мужчине на любовь правильно, интуитивно, и не пользуясь заученными схемами. Также я допускаю, что со временем он обнаружит в тебе даже большую сексуальность, нежели у нейротипичных женщин. Он будет счастлив с тобой, Викки.

Это уже пятый вечер в квартире, возвращаться в которую было страшнее смерти. Как же так вышло, что я всё ещё тут? Даже Адити, обеспокоенная моим отсутствием, звонила Каю и справлялась, жива ли я, потому что, пребывая в сознании, всегда возвращаюсь туда, где привычно, а значит комфортно и безопасно. Кай с широченной улыбкой ответил, что жива, и даже дал нам поговорить.

Теперь мы снова в полумраке, хотя за дверью спальни тысяча и один шум: телевидение, музыка, посуда и четыре голоса. Неожиданно обнаруживаю, что не только меня туда не тянет, но и Кая тоже. Уединились мы давно, сразу после вечерней «разминки», даже в душ не пошли: как только закрылась дверь синей комнаты, его губы прижались к моим. И сейчас, подозреваю, он не целует меня только потому, что уже больно.

Внезапно я слышу:

— Скажи всё-таки, что у тебя под этим шарфом?

— Ничего.

Он кивает, потом с минуту смотрит в сторону, как будто в окно, вдруг неожиданно склоняется, отодвигает шёлковую ткань в сторону и целует прямо в шрам.

Я чувствую то, что объяснить не могу. Щиплет в глазах, но сбегать на этот раз почему-то не хочется. Кай вторгается туда, куда я никого не впускаю, но парадоксально другое — почему я позволяю ему?

— Не надевай его, хотя бы когда мы одни. Будь собой! — внезапно просит.

— Мне комфортнее так… когда он не бросается в глаза вперёд меня.

Кай качает головой и улыбается:

— Я хочу, чтобы рядом со мной тебе было так же спокойно, как и наедине с собой. И так же свободно.