Игры на асфальте - [57]

Какое-то время Коновалов смотрел на меня невидящим взглядом, как человек, перед лицом которого проносится поезд метро, а он машинально пересчитывает глазами вагоны: так — не так, так — не так, так — не так, так. Потом голубые глаза его подернулись влагой узнавания, маленький ротик искривился в сухой, но приветливой улыбке.

— Батюшки! — громко, с преувеличенной бодростью проговорил он, поднимаясь. — Кого я вижу!

Сухие и жилистые руки его продолжали при этом аккуратно сворачивать в трубку газету, а я не то чтобы пятился — я не мог отодрать башмаки от пола, — но медленно подавался назад, прижимаясь спиною к прилавку.

— Что ж ты так испугался? — улыбаясь, спросил Коновалов. — Ты же брать меня пришел, разве не так?

Чувствуя гадостную сухость в гортани, я приоткрыл рот и покачал головой. Но это была истинная правда: я пришел брать, но не его — еще минуту назад я был уверен, что с линией Коновалова покончено.

— А, ты абориген здешних мест! — догадливо сказал Коновалов, и я поспешно кивнул, хотя ловить меня на неправде погнушался бы сейчас даже ленивый.

Но Коновалова, по всей видимости, мало заботило, где я на самом деле живу. Он подошел ко мне совсем вплотную — так, что мне было видно каждую морщинку на его кисло-веселом лице, облокотился о прилавок и, понизив голос, с заговорщицким видом произнес:

— Все ищешь?

Я молчал.

— Понимаю, — пристально глядя на меня, Коновалов кивнул. — Сюда-то по делу или просто почиститься?

«Почиститься», — хотел было сказать я, но попробуйте произнести это слово с осипшим горлом.

— Почи… — Я поперхнулся и откашлялся. — По делу.

— Сдох телевизор?

Коновалов придвинулся ко мне еще ближе. Я не спускал глаз со свернутой в трубку газеты, которую он держал в руках: кто-то мне рассказывал, что уголовники заворачивают в газету обрезок свинцовой трубы, потом легонько, как бы шутя, тюкают свою жертву по голове — и, демонстративно пожимая плечами, уходят.

— Нет, не телевизор, — с усилием сказал я.

— Так кто же сдох? — иронически спросил Коновалов.

И как ни странно, именно эти откровенно издевательские слова помогли мне собраться с духом: когда надо мной подтрунивают, я начинаю злиться, а злости мне очень сейчас не хватало. И, обозлившись, я вызывающе посмотрел на Коновалова, прямо в его переносицу, где густо срослись брови, как бы высосавшие его блекло-голубые глаза, и сказал:

— Никто не сдох. Мне нужен Игорь, он здесь работает, вы его знаете. Пусть вернет клипсы, которые он украл.

Коновалов странно посмотрел на меня, почесал согнутым пальцем кончик носа.

— Клипсы? — переспросил он. — Какие клипсы?

Его недоумение было настолько естественным, что моя решимость улетучилась почти мгновенно. «Черт возьми, — подумал я, — человек и в самом деле слыхом не слыхал ни о каких клипсах». Но отступать мне было некуда.

— Может быть, Игорь вам и не сказал о такой мелочи, — угрюмо проговорил я. — Но Рита должна была сказать. Зачем вы притворяетесь?

Не сводя с меня немигающих глаз, Коновалов постучал свернутой в трубку газетой по ладони левой руки, помедлил.

— Похоже, ты все-таки псих, — задумчиво сказал он. — Ну, да ладно. Ты уверен, что тебе нужен именно Игорь?

Я покосился на заляпанное известью окно. Возле крыльца под окном остановились несколько молодых девчонок-работниц, все в рыжих ватниках, в белых косынках. Громко переговариваясь и смеясь, они принялись счищать глину с резиновых сапог о металлический скребок, вделанный в верхнюю ступеньку.

— Абсолютно уверен, — твердо сказал я.

— Ты подумай, лапуля, — проследив за моим взглядом, неторопливо заговорил Коновалов. — Игорь — мой приятель, мой школьный товарищ. То, что ты говоришь, это слишком серьезно. Пока это касалось меня одного, я терпел. Ты не можешь не признать, что я отнесся к твоим домыслам снисходительно… Но теперь, по-моему, ты заигрался. Я еще раз тебя спрашиваю: ты уверен, что Игорь — это нужный тебе человек?

У меня была надежда, что девчонки войдут в ателье. Но они почистились, отсмеялись и убежали.

— Я должен на него посмотреть, — упрямо сказал я.

— Ну, пеняй на себя, — с угрозой проговорил Коновалов и, повернувшись к боковой перегородке, громко крикнул: — Игорек! Выйди сюда на минутку.

Ответом ему была тишина. Шорохи и бормотание в глубине помещения прекратились.

— Вымерли они, что ли? — сказал Коновалов. — Игорь!

Тишина.

— Пойду позову, — выждав паузу, сказал Коновалов. — Я тут свой человек. Они мне телекамеру взялись отремонтировать — японскую, понимаешь. Обзавелся на свою голову…

Он по-хозяйски взялся за дверцу прилавка, поднял тяжелую крышку и прошел внутрь. А я остался по эту сторону барьера — взъерошенный, мокрый, грязный, с красными пятнами (я это чувствовал) на щеках, как будто мне надавали оплеух. Уверенность Коновалова меня подкосила. Но как он здесь оказался? Разве это не странно? С другой стороны, два школьных приятеля — один обучает борьбе Ивашкевича Женьку, другой заигрывает с его сестрой, почему бы и нет? Если бы Коновалов знал, что я тут навоображал: свинцовая труба, вывернутые руки, пистолет из кобуры, заброшенный котлован… Я даже озирнулся на неплотно закрытую дверь выхода: а не смотаться ли подобру-поздорову? Но это было бы уже полнейшей капитуляцией.