Игры на асфальте - [46]

— Так, — остановил меня Коновалов. — Ты уверен, что он сказал «Женя твой», а не просто «Женя»?

— Ну, уверен, — пробормотал я. — А какое это имеет значение?

— Он же мог сказать «твоя Женя», — быстро сказала Тоня и осеклась, встретив мой хмурый взгляд.

— Правильно, хорошая моя, — проговорил Коновалов, отчего Тоня вновь зарделась и потупилась. — А ты, Григорий, не смотри так грозно. В доме есть мальчик и девочка, имя «Женя» годится для обоих…

И Коновалов стал оживленно объяснять мне то, что я давным-давно уже понял.

— Откуда постороннему знать, кого ты имеешь в виду? Парень ты взрослый, вполне можешь ходить в гости к девочкам. Разве не так?

— Он предпочитает, чтобы девочки сами к нему ходили, — заметила Маргарита, но Коновалов оставил ее реплику без внимания.

— Значит, — торжествующе заключил Коновалов, — этому человеку прекрасно известно, кто есть кто в этой семье. У него лицо было не мучнисто-белое, надеюсь?

Я не мог не оценить его юмора: всякому известно, что мучнисто-белыми бывают лица у преступников, совершивших побег с отсидки.

— Нет, нормальное, с загаром.

— Родители Риты сейчас на съемках, если не ошибаюсь, в Сочи?

— В Сочи, — подтвердила Маргарита.

— Так прокрути, Григорий, сначала самую естественную версию, — сказал Коновалов. — Допусти, что знакомец твой проездом из Сочи, Маргарита о нем ничего не знает, а ключ ему дала, например, Ольга Степановна.

«Ольга Степановна — так зовут Женькину маму, — сообразил я. — И Маргаритину, естественно. Спокойно, Григорий, в присутствии неглупых людей ты тупеешь, это опасный симптом».

— Ну, хорошо, — сказал я, — а ящики, а письма? Или Маргарита вам ничего не сказала?

— С ящиками, хороший ты мой, нужно будет сейчас разобраться. Позвонить Александре… Александре…

Коновалов вопросительно посмотрел на меня.

— Матвеевне, — подсказала Маргарита.

Мне показалось, что она только сейчас начала о чем-то, помимо бумаг, беспокоиться. Во всяком случае, во взгляде, который она устремила на своего потенциального режиссера, появилось что-то жалобное. О господи, неужели человеку так невтерпеж сниматься в кино?

Я был несправедлив к Маргарите: так мне самому теперь бывает невтерпеж сесть и опустить пальцы на клавиши пишущей машинки, особенно когда обстоятельства этому мешают. А разве обстоятельства не мешали Маргарите? В ее семье все взрослые весьма прохладно относились к ее кинематографическим амбициям, а ведь она, несомненно, чувствовала свои силы — и, естественно, искала возможности себя показать.

— Вот именно, Александре Матвеевне, — безжалостно игнорируя Маргариту, продолжал Коновалов. — Позвонить — и прямо спросить, оставила она что-нибудь в этих ящиках или нет. А не ехать на очную ставку… да еще с милицейским свистком.

— Я нечаянно, — проговорил Максим.

Он, оказывается, не пропустил ни одного слова и «алиби» наверняка тоже запомнил. Теперь придется ему объяснять, а это, можете мне поверить, не так-то уж просто. «Алиби — это когда…»

— Если там лежало что-нибудь ценное, — холодно взглянув на Максимку, продолжал Коновалов, — что-нибудь, чем Александра Матвеевна дорожила, вряд ли она оставила бы это в пустой квартире на целое лето. Впрочем, все это — лишь мои предположения. Ну, так как же? Будем звонить?

Я посмотрел на Маргариту. Она с упреком глядела на Коновалова, такая тихая, скромная, в сером костюмчике, который я заставил ее надеть. И Коновалов сжалился над нею.

— Иди сюда, Рита, радость моя, — сказал он, вставая и подходя к письменному столу. — И сделай то, что давным-давно должна была сделать.

Маргарита медленно поднялась. Она сейчас играла — играла послушную и в то же время лукавую девочку.

— А что я буду говорить? — спросила она.

— Да что хочешь. Авось найдешься.

Соединили не сразу. Маргарита долго стояла с трубкой в руках — мне показалось, что ей хочется опустить трубку на рычаг и с облегчением сказать: «Никто не подходит». Коновалов вернулся к журнальному столику, сел в ее кресло и закурил ее сигарету. А мы с Тоней и Максимкой ждали, что произойдет у нас за спиной. Но молчание было такое долгое, что я не выдержал и повернулся.

— Женька? Бабушку позови, — быстро проговорила Маргарита. — Ай, отстань, не твое дело. Я сказала — бабушку.

Снова молчание. Маргарита села на стол, положила трубку на колени, вздохнула. Мы ждали.

— В саду, с георгинами возится, — с извиняющейся улыбкой сказала Маргарита — и тут же, подхватив трубку, заговорила громким капризно-веселым голосом: — Бабуля? Это я. Да, да. Ну, что ты хочешь сказать? Нужно было — и уехала. Нет, на двухчасовую не успею. Да, из дома, — она быстро взглянула на нас. — Хорошо, забегу в кафетерий. У меня к тебе вопрос. Я случайно зашла в твою комнату… просто посмотреть, не открыта ли форточка. У вас тоже дождик идет? Да, да, ливень ужасный. А зачем же ты под дождем? Поломало? Ужас какой… Да, так что я у тебя хотела спросить? Уже позабыла…

Коновалов пустил струйку дыма в потолок и тонко улыбнулся.

— Ах, да, — небрежно сказала Маргарита. — У тебя тут в секретерах верхние ящики приоткрыты, так надо? Да нет, я ничего не имею в виду, я просто спрашиваю. Ну, что значит — «как приоткрыты»? Просто чуть-чуть, и пустые. Ой, бабушка, какая ты, ей-богу!..