Игры на асфальте - [31]
— Номер знаешь?
— Н-нет… Он не велел звонить. Сказал, там в гостинице сердятся, от претенденток отбоя нет.
— А как же вы связь держали?
— Он сам звонил. Сегодня тоже должен, с десяти до одиннадцати.
«Как же, должен, держи карман шире, — подумал я. — Смотался уже из Москвы за Уральские горы».
Тут Маргарита медленно повернулась ко мне, заглянула в лицо, тронула рукой мое колено.
— Послушай, Гриша, ты Женьке друг, помоги. Пойдем, вместе к нам домой сходим. А то одна я боюсь.
— Ну, разумеется, о чем речь, — сказал я, краснея. — Только…
— Что только? Тоже боишься?
— Да нет, Максимка у меня, братик. Один ни за что не останется.
— Подумаешь, посидит полчаса, — с досадой сказала Маргарита. — Сколько ему?
Я не успел ответить, потому что в эту минуту, словно почуяв, что решается его судьба, братишка мой подал голос.
— Эй, кто там? — закричал он из спальни. — Тоня? Иди сюда, Тоня, я здесь!
В глазах у Маргариты загорелось извечное женское любопытство.
— Тоня? — быстро спросила она. — Это какая Тоня? А, знаю, знаю. Смотри-ка, Тоня. Тоня-тихоня… Она что же, тут поселилась?
Я ничего не ответил: много чести. Я встал и пошел к Максимке: братишка мой не терпел промедления.
17
Узнав, что у нас гостья, Максимка пожелал быть не только одетым, но и умытым — и даже зубы взялся почистить, хотя было жалко смотреть, как он это делает. Затем он вошел в детскую и, заложив руки за спину и выпятив живот, стал гоголем ходить из угла в угол, притворяясь, что уж-жасно занят. Должно быть, красота Маргариты не оставила его равнодушным: с Тоней он вел себя намного проще.
— Да, — с улыбкой сказала Маргарита, — такого одного не оставишь. Активный товарищ.
Максимка перестал вышагивать, остановился, посмотрел на Маргариту исподлобья (она как раз принялась закуривать вторую сигарету), перевел взгляд на блюдце с окурком и вдруг спросил:
— А вы губы красите?
От неожиданности Маргарита поперхнулась дымом, закашлялась и засмеялась одновременно.
— Смотрите-ка, — проговорила она, — разговаривает!
Как будто это была кукла с открывающимися глазами.
— Скажи, Максим, — кончив смеяться, спросила Маргарита, — а Тоня здесь часто бывает?
— Каждый день, — не моргнув глазом, ответил юный провокатор. — Мы с ней серьезными делами занимаемся.
Маргарита захохотала и, бросив сигарету на блюдце, захлопала в ладоши.
— Ну что ты глупости говоришь? — сказал я Максимке сердито, но он не повел и бровью.
— А я, между прочим, книги писать умею, — заявил он, еще больше выпячивая живот. — Возьму и про вас напишу.
Тут только я заметил, что он говорит Маргарите «вы». А к Тоне обращался на «ты», как будто это само собой разумеется.
— Про меня? — вытирая слезы платочком, переспросила Маргарита. — Напиши, будь любезен. Ужасно люблю, когда про меня книги пишут.
Максим тут же, как будто дожидался разрешения, уселся за свой столик, взял тетрадку от «мессершмитта» и принялся писать. А я все это время стоял у окна и смотрел во двор. И не напрасно: хлопнула дверь подъезда, и с зонтиком в одной руке, с хозяйственной сумкой в другой вышла Тоня. Моросил мелкий дождик, Тоня посмотрела в небо, потом перевела взгляд на окна нашей квартиры. Она всегда в восемь тридцать ходила за хлебом — во время каникул, конечно.
Открыв окно, я махнул ей рукой, и даже на таком расстоянии я увидел, что лицо ее осветилось радостью. Тоня была все в том же платье с «фонариками». Не раскрывая зонта (зонт был черный, мужской, под тросточку), она подошла к нашим окнам поближе, остановилась, глядя на меня вопросительно.
— Ну что? — крикнул я. — Попало вчера?
Она улыбнулась и покачала головой.
— Ты не могла бы зайти?
Тоня не поняла.
— Зайти? К тебе? — спросила она, сама же утвердительно кивая.
— Да! Дело есть! — крикнул я. — Сбегай в магазин и приходи, ладно?
Тоня постояла, оглянулась на свой подъезд, потом раскрыла зонтик и быстро пошла, почти побежала к воротам.
Закрыв окно, я обернулся. Маргарита смотрела на меня во все глаза.
— Дружба, переходящая в любовь? — спросила она после паузы.
Я ограничился тем, что коротко ответил:
— Да. И обратно.
— Ого! — одобрительно сказала Маргарита. — Вот это ответ.
И я, не шибко довольный своим остроумием, пошел на кухню варить Максимке кашку. А кашка-то, между прочим, была уже сварена мамой: сегодня мама, наверно, встала пораньше и успела хоть немного облегчить мне жизнь.
— Максюта! — позвал я братика. — Дописывай и иди завтракать.
Максимка явился через минуту.
— «Воздушный бой?» — спросил я вполголоса, подсаживая его на высокий стульчик.
— Не надо, — так же тихо ответил Максим. — Я сам.
Что ж, сам так сам, гордыня — двигатель прогресса. И я вернулся в детскую.
Маргарита молча протянула мне свежую Максимкину работу.
«Вот пришла к нам девочка, зовут Маргарита, сидит и курит, а дома у ней диверсант».
Братишка мой расстарался: всего лишь несколько ошибок, предлоги вместе со словами, «девочка» через «ы» да «диверсант» через два «и», а так все в порядке, и по стилю, и по содержанию.
— А ты не боишься? — пытливо глядя на меня, спросила Маргарита.
То, что Максим заговорил, как живая кукла, ее удивило, а то, что ребенок написал такую замечательную книгу, ей показалось в порядке вещей. Видно было, что у нее нет привычки и интереса к маленьким детям. Но вот откуда у Тони привычка? Она ведь выросла одна.
