Игры Фортуны - [38]

Голицын молчал, опустив голову. Княжна закрыла лицо руками и отвернулась.

— Мне невыносимо видеть ваше горе, сударыня! — воскликнул барон со всем пылом юного сердца. — Если вы пожелаете, я немедля брошу постылое пажество и сегодня же увезу вас отсюда, моя принцесса! Прочь из этой страны и из этого города! Домой, в Германию, где к вам станут относиться достойно вашего высокого рождения!

Он бросился к ее ногам и пытался поймать ее холодную руку и прижать к своим пылающим губам. Княжна Елена отстранилась с видимым раздражением:

— Что вы, сударь? Белены объелись?! Я почти не знаю вас, как вы смеете предлагать мне это? Да и где в мире сыщется место, где к бедной беззащитной девушке станут относиться по-рыцарски?

Она совсем простонародно сложила руки и с выражением глубокой скорби уронила на них голову.

Князь Голицын посмотрел на юного поклонника своей дочери несколько более благосклонно.

— Ваши порывы выдают в вас благородного человека, — сказал он, подавая барону руку. — И я не буду возражать, если вы окажете княжне Елене защиту и внимание. Однако конечное решение — принять ли их, будет зависеть от нее. Вы должны понять нас, здесь мы разучились доверяться людям, а вас мы действительно еще не имеем чести знать. Рекомендации этой великодушной шаманки значат немало, однако для благородного человека их недостаточно.

— Но разве недостаточно, сударь…  князь…  принц… , что я готов бросить все и помочь вашей дочери бежать из этого ада? — почти закричал Мюнхгаузен, чувствуя, как рушатся его воздушные родовые замки, в которые он в своих опрометчивых мечтах уже въехал с дамой сердца.

— Мы, русские, столь легко не бежим из нашего Отечества даже от несчастья, даже гори под ногами земля, — грустно отвечал князь-шут. — Наоборот, необратимо стремимся вернуться на Родину даже из счастливой чужбины. Пример перед вами, сударь, прискорбный пример подобной фатальной привязанности к родным пенатам. Как я тосковал по Родине даже в объятиях моей прекрасной супруги. Оттуда, из Италии прекрасной, все иным казалось! Потом вызвали меня сюда. Я и поехал…  На крыльях полетел, думая свершать многое, служить честно! С женой и дочкой, глупец.

— Зачем поехал? Затаиться надо было, князь…  — сокрушенно, словно больно обжегшемуся малому ребенку, сказала Буженинова. — Или мало насиделся в ссылке с отцом и дедом?

— Видно, мало, — признался князь. — Не вразумил меня Господь. Вернулись — сразу опала. Мы прятались сначала. Но выдала нас какая-то черная душа…  Потом арест, крепость, допросы. Разлучили нас с Лючией. На дыбе висел…  Но не за себя боялся, за них…  Ушаков пообещал: их обратно в Италию отпустят, если я шутом стану…  Врал, значит, сволочь…

— Врал, конечно, а ты что думал? — усмехнулась Буженинова. — Помяни жену свою покойную, как там у вас полагается…  Свечку поставь…  А ты, кавалер иностранный, Елену в обиду не давай…  А не то, знай, за шута Апраксина императрица Елену выдаст.

— Но как же я смогу защитить ее, сударыня, если принцесса Елена сама не примет моей защиты, не пожелает смотреть на меня? — в отчаянии воскликнул Мюнхгаузен, в своем смятении обращаясь к этой безродной женщине как к равной ему положением даме.

— А ты защищай, взамен ничего не проси, — просто сказала калмычка. — У нас так принято, а там — авось и сладится, Бог милостив.

— Поверьте, сударь, если вы сумеете доказать, что, помимо родового герба у вас еще рыцарское сердце и рыцарская же честь, то относиться к вам станут соответственно, — объявил в свою очередь князь Голицын. — Прежде покажите себя, чтобы мы знали, что вы за человек, а после моя дочь…

Тут княжна Елена, у которой уже успели от подобных бесед просохнуть глаза и заплясать на их глубине женские искорки, фыркнула почти кокетливо и произнесла совершенно по-русски:

— Поживем — увидим!

Смысла этих слов юный барон еще не понимал. И он был еще слишком мало русским, чтобы со своей бедой и неразделенной любовью искать минутного утешения в пьяном угаре офицерской попойки. Покинув дворец, он до света бродил по грязным петербургским улицам, пахшим сыростью, нечистотами и сырой известкой стен, изумляя ночные караулы — что это за отчаянный «немчик» шатается один, не боясь «лихих татей», которые «озоруют» в ночи? Честные служаки не раз предлагали проводить Мюнхгаузена до дома, и он в благодарность раздал им все медные монеты из кошелька «на водку», но пути домой не искал. Под его шляпой кипел вулкан мыслей и страстей. И когда шпиль Петропавловского собора отчетливо вырисовался на фоне блеклого северного рассвета, в немецкой голове юного отпрыска крестоносцев созрел план. Он решил просить заступничества для дамы сердца и ее несчастного отца своего патрона, Антона-Ульриха, и его невесты, принцессы Анны Леопольдовны. И если понадобится, дойти до самого барона Остермана, всемогущего канцлера Российской империи.

Что же до собственного честного имени, то самый простой путь к нему виделся Мюнхгаузену на бранных полях Марса. «Эх, сейчас бы хорошую войну!» — подумал он, и замечтался о том, как принесет к ногам прекрасной Елены Голицыной пропахшие порохом лавры воинской славы. И она, конечно, сразу полюбит его. Дамы всегда влюбляются в победителей!