Игры Фортуны - [12]

— Анхен, Аннушка! Милый дружочек! Открой глазки!

Ах, это верная Юленька Менгден, единственная близкая душа в этом дворце, фрейлина и подруга-наперсница, уложив бедную Аннушку к себе на колени, настойчиво сует ей флакончик с омерзительными нюхательными солями.

— Фи!!! — фыркает юная правительница, оживая. — Юлиана, как ты позволила такой мерзости случиться у меня под носом?!

— Но Аннушка, душа моя, — Юлиана гладит ее по лицу мягкой сильной рукой, нежнее, чем положено подруге; так, наверное, подобает влюбленному кавалеру. — Тебе было дурно. Это ароматические соли…

— Я понимаю, что это! — правительница намеренно сердится, великодушная Юлиана единственная позволяет ей покрикивать на себя, не обижаясь, и на ней можно отрабатывать властные интонации. — Но я имела в виду эту подлую рыжую кошку Елисавет, которая предерзко проникла сюда…

— Но Анхен, позволь, — Юлиана Менгден умоляюще воздевает руки. — Я все время была подле, в соседней зале. Я не видела здесь ни души, кроме тебя, никакой Елисавет! Неужели ты думаешь, что я попустила бы твоей гнусной хулительнице проникнуть сюда со злым умыслом?

Тут в миндалевидных карих глазах Юлии вспыхнул бойцовский огонь, и со своими вздернутыми упрямыми скулами и веснушками на носу она стала похожа на задиристого подростка.

— Эта чудовищная женщина опять обидела тебя, дружочек? — звенящим от воинственности голоском вопросила они. — Скажи всю правду, и я заставлю ее ответить!

При виде этого порыва Аннушке стало тепло и немного грустно. «Мой единственный, мой самый верный страж», — подумала она с умилением, но вслух сказала ворчливо:

— Не обидела на сей раз, коли ты ее не видела. Помоги же мне встать на ноги, в этой проклятой робе мне не справиться самой, как сверженному наземь рыцарю!

— Да, ваше высочество! — церемониально, но несколько обиженно ответила отважная фрейлина, совсем не обрадованная этой сменой положения. Она неохотно завозилась, расправляя собственные пышные кринолины, случайно скользнула рукой по паркету, не удержала равновесие и словно невзначай прижалась пылающими губами к лицу Аннушки…

И тут как назло раздались чьи-то редкие и гулкие шаги. «Ах, это муж, — подумала Аннушка скорее досадливо, чем смятенно. — Он всегда так медленно ходит, недотепа, но появляется так некстати!» Она попыталась освободиться от пылких объятий не совсем владевшей собой Юленьки, однако было поздно.

— Милостивые государыни, мне думается, что сие взаимное расположение женских особ, столь обличенных высоким положением, не можно назвать полностью политичным, — произнес скрипучий мужской голос, не окрашенный никаким чувством. Аннушка наконец бросила на говорившего взгляд поверх плеча подруги-наперсницы.

Да, это он, милостью покойной тетки ее муж, герцог Антон-Ульрих Брауншвейгский, новопроизведенный милостью судьбы генералиссимус Российской Империи, так и оставшийся при этом в глазах Аннушки невыразительным и докучным придатком ее несчастий. Как это похоже на него — застав дам в подобной позе он мог бы хотя бы рассердиться, закричать, чтобы быть чуть более человеком. Или, наоборот, проявить участие, прийти на помощь, помочь молодой супруге подняться на ноги. Но он беспомощно торчит рядом, без выражения на блеклом скучном лице. Если бы не расшитый золотыми галунами мундир да шпага с богато украшенным эфесом, его с этой деревянной выправкой можно было бы принять за камер-лакея.

— Ваше высочество, соизвольте подать помощь ее высочеству, — быстро нашлась бойкая Юленька, — Ей сделалось дурно, надобно проводить ее…

Тонкие губы Антона-Ульриха едва заметно дрогнули, на них отразилась презрительная усмешка. Надо отдать ему должное: он слаб и безволен, но отнюдь не глуп и хорошо понимает свое унижение в этом несчастливом и натужном браке. Раньше, когда унылого тогда еще принца воодушевляла надежда на взаимность черноволосой красавицы Аннушки (поначалу он и вправду был сильно увлечен ею!), он уже давно стоял бы перед ней на коленях, покрывая холодную белую ручку поцелуями. Но сейчас он лишь повернулся на паркете в своих гнусаво скрипнувших кирасирских ботфортах и обронил через плечо холодно — как сосулька упала с крыши в лужу:

— Надобно обратиться к лейб-медикусу, меня же увольте. Уповаю, нынче вечером этот прискорбный пассаж не освободит вас от присутствия на ассамблее, моя высочайшая супруга, равно как и вас, госпожа Менгден.

По-русски Антон Ульрих говорил отменно, даром что жил в России много меньше, чем Аннушка. Однако почему-то всегда выбирал для своих фраз самые ходульные и вычурные конструкции, своей нелепостью очень похожие на него самого. Ботфорты медленно проскрипели прочь, и где-то в дальней анфиладе покоев чеканно грохнули приклады ружей — часовые взяли на караул своему главнокомандующему. Служба есть служба!

— По крайней мере, он деликатен, вовремя убрался! — хихикнула Юленька Менгден, не торопясь размыкать объятий. Аннушка решительно отстранила ее и, проведя энергичную комбинацию телодвижений, умудрилась сама выпутаться из тяжелых кринолинов и встать. С неожиданной решительностью схватила подругу за руку и рывком поставила на ноги, сказав: