Игры богов - [72]

Моя самоуничижительная речь вызвала улыбку Наташи. Я тоже улыбнулся:

– Вот так лучше. Мы же не на официальном приеме.

Наташа пригласила меня пообедать с ней. Приглашение оказалось своевременным: я уже начинал ощущать легкое чувство голода. Еще бы, в последний раз я ел в том ресторане на Менигуэне. А это было около полутора суток назад.

Мы снова прошли в столовую, уже наполненную аппетитными запахами.

Стол отнюдь не ломился от яств, но такая умеренность пришлась мне по душе.

Скромно и со вкусом – что может быть лучше?

Когда мы принялись за еду, моя хозяйка спросила:

– Шен, ты вот много путешествовал. Ну, гораздо больше, чем я. Ты встречал в своей жизни многих людей. Кто-то стал твоим другом, кто-то тебя обманул или предал. Скажи, что ты после всего этого вообще думаешь о людях? В целом?

– Хм. Кажется, я понял твой вопрос. Ты хочешь знать, отношусь ли я к филантропам или к мизантропам? Если честно, то я сам не знаю. Мне уже так давно не приходила в голову эта идея – размышлять о людях как о какой-то целостности. Когда я общаюсь с человеком, я вижу перед собой именно этого человека, а не людей в целом. Понимаешь? Все разные, каждый человек – это целый мир, который никогда нельзя узнать полностью. Говорить же о людях в целом – значит свести все эти непознанные, глубокие, яркие миры к блеклому набору каких-то отдельных характеристик, иногда даже совершенно не существенных.

Я задумался, подыскивая слова для того, чтобы 'пояснить свои мысли. Тут в голову пришло интересное сравнение:

– Ага, вот аналогия твоему вопросу. Что ты думаешь вообще о планетах в нашей Галактике?

– Они круглые. – не растерялась Наташа.

– Но все равно у каждой свой облик, правда? Как и у людей. Нет, на самом деле ты увильнула от моего вопроса, тогда как я честно попытался ответить на твой. Я ведь не стал говорить, что люди – это прямоходящие разумные приматы. Ты подразумевала мое отношение к людям. Поэтому я модифицирую свой вопрос: хотела бы ты жить на планетах нашей Галактики?

– Но они же разные. Большая их часть даже непригодна для жизни.

– Однако это не вызывает нашего негодования. Мы видим, что большинство планет в Галактике не удовлетворяет нашим запросам и что мы ничего с этим не можем поделать. С другой стороны, мы знаем, что существует очень много подходящих нам планет. Но ни тот, ни другой факт не формирует наше отношение к планетам в целом.

Наташа кивнула:

– Вижу, куда ты клонишь. Что верно для планет, верно и для людей, да?

Я поморщился и, не желая идти на поводу, возразил:

– Не совсем так. Ты снова передергиваешь. Я только привел аналогию, а ты полностью отождествила ее с предметом нашего разговора. У планет не бывает моральных норм и идеалов, степень совпадения которых с нашими вызывала бы у нас симпатию или антипатию к ним. Но моя аналогия продемонстрировала главное, и ты верно заметила, что они все разные. И планеты, и люди. Их практически невозможно свести к некоторому набору качеств, если, конечно, последний не будет бесконечно велик.

– А можно, я тоже уточню свой вопрос? – Наташа с явным нетерпением дослушала мои философские разглагольствования и, даже не дождавшись ответного кивка, продолжила: – Как ты относишься к человеку, которого видишь первый раз в жизни? Благожелательно или настороженно? Ты ждешь от него чего-то хорошего или плохого?

– Ты хочешь, чтобы я ответил искренне? – полюбопытствовал я.

– Ну да.

– Тогда – по-разному. Было бы здорово, конечно, сказать, что для меня все люди – братья, что при общении я каждому даю кредит доверия, и если незнакомец его не оправдывает, то он сам и виноват; моя же оценка всегда беспристрастна. К сожалению, это не так. Иногда я бываю чересчур придирчив и подозрителен, хотя человек ничего такого и не заслужил. И все из-за каких-то моих предубеждений. Например, ты ведь знаешь, что о характере человека часто судят по его внешности. Я здесь не исключение, хотя и отдаю себе отчет в том, что за отталкивающей наружностью может скрываться прекрасная душа. Но повтори я это себе даже тысячу раз, все равно от людей внешне непривлекательных я чаще ожидаю какого-нибудь подвоха, чем от симпатичных. Так получается… ну, бессознательно. Я говорю не слишком путано?

– Нет, хорошо. Знаешь, наверное, ты прав, – непонятно к чему сказала моя собеседница, задумчиво пережевывая бутерброд. И вдруг совершенно непоследовательно спросила: – Шен, а тебе нравятся розы?

Это был не самый странный переход в нашей беседе, которая продолжалась еще долго после того, как мы закончили есть. Моя хозяйка не только спрашивала, она и сама рассказывала, однако постепенно я убеждался, что у этого нашего разговора имеется своеобразное «второе дно». Но вот какое – я понять не мог.

Не то чтобы это меня сильно огорчало или раздражало. Мне просто нравилось болтать с Наташей. Правда, на Сайгусе она вела себя как-то… тоньше, что ли. Там наша беседа текла естественно, а здесь все это иногда походило на своеобразное интервью, где Наташа выступала в роли интервьюера. Или мне только казалось?

Тем временем каждое слово, да и каждая пауза, приближали нас к Горвальдио. Уже через несколько часов яхта должна была вынырнуть в обычном пространстве где-то поблизости от еще незнакомой – мне планетной системы. Тогда вынужденная передышка завершится, и, сдается мне, я снова окажусь в центре каких-нибудь событий.