Игры арийцев, или Группенфюрер Луи XVI - [43]

— О да, — согласился с его мнением герцог де Роган. — Этот аппарат со всеми предосторожностями привезен из Монтевидео, как и пленки, которые нам предстоит посмотреть. Будьте осторожны в беседах с его величеством, он и в самом деле не одобряет подобных занятий!

— Начнем? — буднично спросил архиепископ, поднимая от кинопроектора бледное лицо.

— Да, да, — послышались голоса из зрительских рядов.

Застрекотал проектор, белый экран усеяли царапины и пятна, потом экран потемнел, и на нем появились надписи, которые, впрочем, сменились изображением раньше, чем Бертран их прочитал. Изображения шокировали Бертрана, ибо представляли собой обнаженные тела мужчины и женщины, которые сплелись в весьма натуралистически снятом акте совокупления. Из зрительского ряда послышался одобрительный свист и довольные возгласы.

Пленка оказалась порнографической. Зрители смотрели ее с одобрительным гоготом и задорными комментариями каждого совокупления, в особо забористых местах аудитория принималась топать сапогами и подсказывать актерам дальнейшие действия, что на взгляд Бертрана было совершенно бессмысленным. Остроносый кардинал де Сутерне переводил реплики актеров — фильм шел на английском языке, и уже одно это являлось государственным преступлением. Бертран начинал понимать, что именно собрало сюда людей. Не порнография, нет — иные события при дворе были куда более свободными от морали и нравственности, нежели происходящее на экране. В подземелье зрителей собрало именно чувство освобожденности от кем-то установленных и уже надоевших правил, более зажигало не действо, а тот факт, что фильм демонстрировался и комментировался представителями паризийской церкви, осознание того, что само нахождение в этом кинозале было уголовно наказуемым и запретным. Участие в просмотре порнухи рождало в зрителях чувство освобождения, некоторые сцены будили воспоминания о прошлом, а у каждого за спиной было что-то недостойное, которого они стыдились и которым вместе с тем тайно восхищались.

— Порви меня! — комментировал кардинал. — Сделай так, чтобы я не пожалела о том, что легла с тобой в постель! Проткни меня!

Садомазохизм, которым были наполнены сцены фильма, возбуждал зрителей, заставлял их трепетать, возвращаться к своему недавнему прошлому.

— Ганс! — громко сказал барон де Боливьен. — Ну точь-в-точь Ганс Кугель! Помнится, именно так он накинулся на ту еврейку у рва. Без стыда и стеснения трахнул ее прямо при всех и столкнул в ров, когда эта тварь еще нежилась, переживая оргазм!

Зрители взвизгнули от восторга.

— Что и говорить, — согласился кто-то из зрителей, — помнится, мы неплохо развлекались во Франции!

— Нет, на Украине мы оторвались больше, — возразил кто-то. — Если бы не партизаны, можно было бы считать, что мы попали в рай.

А просмотр постепенно превращался в оргию, скрипели нещадно стулья, кто-то уже постанывал, кто-то хрипловато кричал:

— Где эти обезьяны, где?

— Господа, — сказал кардинал. — Как священник, я просто должен подготовить вас к будущим исповедям. Прошлые грехи прощены, только новые грехи дадут вам возможность покаяться, это говорю вам я, кардинал Сутерне!

В помещении появились две девушки-мулатки, почти подростки, они затравленно озирались по сторонам, а вокруг них незримо, но осязаемо сгущалась похоть, и по взглядам присутствующих мужчин можно было догадаться, к чему склоняется дело. Возбужденные мужчины окружили мулаток.

— Ну, дальнейшее не так уж и интересно, — склонился к уху Бертрана герцог де Роган. — Свальный грех — это не для меня. Вы останетесь, мой принц, или мы с вами покинем этот вертеп?

— Гнусность, — искренне сказал Бертран, вдохнув свежий воздух темного в ночи парка. — Противно!

— Не стоит судить так категорично, — возразил де Роган. — Думаете, им и в самом деле нужны эти черномазые шлюшки? Ошибаетесь, принц! Иногда они опускаются до настоящих обезьян. Вот где потеха! Им необходимо ощутить свою власть над всем живым. Когда каждый день склоняешься в угодливых поклонах перед сильными мира сего, хочется ощутить и собственное всесилие, почувствовать, что кто-то всецело зависит от твоей воли. Раб всегда хочет стать господином. А эти… Они жили рабами раньше, живут ими и сейчас, потому и проявляют потуги на властность, а эта властность всегда оказывается жестокой. В конце концов, кем они были там? Архиепископ в той жизни был шофером гестапо Гансом Шеффертом. А кардинал — интендантом в хозяйственном управлении СС. Возил золотые зубы и оправы очков в Имперский банк. Они хотят власти и только. Только не говорите, что вам жалко этих черномазых сучек, это дурной тон, принц! Ну, что? Хотите, посидим у меня? Я угощу вас великолепным перно, если захотите, мы можем сыграть в шахматы, а? Не привлекает такая перспектива?

Честно говоря, Бертрану хотелось остаться в одиночестве. Его охватывал ужас, когда он пытался представить, что происходит сейчас в подвале. Но страшнее всего было то, что к этому ужасу странно примыкало тайное желание, которое будоражило душу Бертрана. Быть может, — вдруг подумал он, — так и рождается в человеке свинство — почувствовать в себе тайное желание насилия? А потом достаточно обрасти толстой шкурой, чтобы не дать просочиться к глубинам души сочувствию и состраданию. И готова еще одна скотина, готовая на все.