Игрушки - [5]

Шрифт
Интервал


— И ты… тоже?


— И я, — подтвердил Кирюха, — и Чуня. И Мишка Сапего. И Карась. И Цыпа. И даже Светка Зеленовская.


Вечером того же дня дедушка вручил мне красивый трофейный ящичек из нержавеющей стали, перевязаный красной лентой. Там было всего два предмета — малоформатное издание «Конармии» Бабеля (книжку бабушка тут же прибрала под тем предлогом, что мне, мол, такое читать рановато) и набор плоских солдатиков в картонной коробке с надписью

7 штук КОМПЛЕКТ

КОНАРМИЯ

для детей 7—12 лет

Пришло время обновить личный состав. — сказал дедушка. — Принимай пополнение! А то всё у тебя пираты, ковбои, викинги, доисторические римляне, рыцари… какие-то — хрен поймёшь — неандертальцы, индейцы… не наши, не русские…


— А эти-то чьи?


— Эти-то?.. — задумался дедушка, внимательно разглядывая машущих шашками всадников в будёновках, пулемётчиков в тачанках и бравого командира в фуражке, с наганом. — Эти — свои, наши…


— Еврейцы?.. — осторожно предположил я.


Пальцы


В детстве я болел скрипкой. Слушая Ойстраха, виртуозно перебирал пальцами и водил в воздухе воображаемым смычком. Хмурился как Ойстрах, дёргал щекой, закатывал глаза, и — величественно кланялся по окончанию каждого номера.


Мама любила музыку и сама играла на рояле, но этого оказалось недостаточно: я просил, я требовал, я умолял отправить меня в музыкальную школу — всё напрасно.


У тебя нет слуха.


Это у меня-то нет слуха? У меня?


Спой «во саду ли, в огороде»… м-да… ни единой верной ноты.


Я упорствовал, я был чертовски уверен в себе, и, наконец, когда мне исполнилось восемь, мама сдалась: завтра идём на прослушивание. Я записала тебя в класс гитары.


Гитары?!!


Ну разумеется, гитара — скромница, обладает тихим приятным голосом, и если аккуратно прикрыть дверь в детскую, да ещё и… ммм… погромче включить магнитофон или радио… Вобщем, маму можно сколько угодно обвинять в эгоизме, но и понять её тоже можно. В конце-концов, кто из нас, положа руку на сердце, готов признаться в любви к начинающим скрипачам? Особенно — скрипачам-соседям? Не говоря о скрипачах-родственниках — из тех, что репетируют в соседней комнате…


Мотивировала она свой выбор тем, что скрипка — инструмент академический, предназначенный для больших залов и «серьёзных» слушателей, гитара же в её понимании была неким Символом Времени, средством «наведения мостов» — на все случаи жизни: она была хороша и в зале, и в подворотне. Моя мать кое-что знала о выживании евреев в этой стране, и, возможно, обладала даром предвидения: в Советской Армии гитара не раз и не два спасала меня от побоев, а может быть и от кое-чего пострашнее.


Позже она призналась мне, что с самого начала была уверена в провале: отбор в музыкальную школу был очень строгим. В класс скрипки, куда мне всё ещё хотелось до чёртиков, конкурс был терпимым: три человека на место. Но в класс гитары (как бы подтверждая прагматичные доводы моей мамы) он был просто заоблачным: пятнадцать человек на место.


Я поступил — со второго захода. Первый экзамен — восьми лет от роду я самым смешным образом провалил: экзаменаторы признали меня годным по всем статьям — они обнаружили у меня сносный музыкальный слух (дело ведь не в том как ты поёшь, а в том, как слышишь), хорошее чувство ритма (я был способен воспроизвести самую сложную ритмическую фигуру, хлопая в ладоши), единственным — досадным, идиотским, абсурдным — препятствием стала длина моих пальцев.


Выше голову, молодой человек! Приходите через год или два, может быть, к тому времени пальчики подрастут.


Мне было так обидно, что неделю или две после этого рокового события мама была вынуждена ежедневно кормить меня мороженным на завтрак, обед и ужин — стараясь по мере сил унять боль и горечь первого в моей жизни серьёзного поражения.


Когда я, наконец, пришёл в себя после интенсивной пломбиротерапии, стало ясно: борьба только начинается. Ха! В моём распоряжении — год. Целый год! За год не пальцы — рога отрастить можно!


Мой отец, врач по профессии, относился к этому весьма и весьма скептически: у всех в этой семье короткие пальцы. У меня, у тебя, у дедушки и у бабушки. У мамы короткие пальцы, у её мамы тоже были короткие пальцы. У мамы её мамы… Короткопалость — генетическое. Врождённое. Большая Круглая Печать, приговор без обжалования — раз и навсегда. Кстати, в подвале соседнего дома открыли секцию юных парашютистов… ну-ка перестань реветь… нашёл причину… Плюнь и забудь…


Он, конечно, ничего не понимал в этом… Мне было искренне жаль его (мне и теперь его жаль)…


Вопреки всем и всяческим препонам я не терял времени даром. Существуют ли специальные упражнения? Гантели для пальцев? Никто не мог сообщить на этот счёт ничего полезного. Я начал с того, что упросил родителей купить резиновый эспандер, перелопатил все энциклопедии, включая «Большую Медицинскую»: «короткое», «короткопалость», «кратчайшее», «корочун»… Я растягивал пальцы вдоль и поперёк, мял их, дёргал, выворачивал из суставов. Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем. Каждое утро я смотрел на свои огрызки, на свои пеньки, на свои коротенькие барабульки, понимая, что со вчерашнего дня они не стали длиннее ничуть. Порой мне казалось, что словно в отместку за ничтожность всех моих усилий, за мою вопиющую бездеятельность, они — наоборот — изо дня в день становились короче.


Еще от автора Дмитрий Дейч
Зима в Тель-Авиве

Мастер малой прозы? Поэт? Автор притч? Похоже, Дмитрий Дейч - необычный сказочник, возводящий конструкции волшебного в масштабе абзаца, страницы, текста. Новая книга Дмитрия Дейча создает миф, урбанистический и библейский одновременно. Миф о Тель-Авиве, в котором тоже бывает зима.


Пять имен. Часть 2

Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает.


Преимущество Гриффита

Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.


Имена ангелов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прелюдии и фантазии

Новая книга Дмитрия Дейча объединяет написанное за последние десять лет. Рассказы, новеллы, притчи, сказки и эссе не исчерпывают ее жанрового разнообразия.«Зиму в Тель-Авиве» можно было бы назвать опытом лаконичного эпоса, а «Записки о пробуждении бодрствующих» — документальным путеводителем по миру сновидений. В цикл «Прелюдии и фантазии» вошли тексты, с трудом поддающиеся жанровой идентификации: объединяет их то, что все они написаны по мотивам музыкальных произведений. Авторский сборник «Игрушки» напоминает роман воспитания, переосмысленный в духе Монти Пайтон, а «Пространство Гриффита» следует традиции короткой прозы Кортасара, Шевийяра и Кальвино.Значительная часть текстов публикуется впервые.


Записки о пробуждении бодрствующих

Корни цветов ума уходят глубоко — туда, где тьма настолько темна, что Свет Вышний кажется тенью. Там ожидают своего часа семена сновидений, и каждое вызревает и раскрывается в свой черед, чтобы явить в мир свою собственную букву, которая — скорее звук, чем знак. Спящий же становится чем-то вроде музыкального инструмента — трубы или скрипки. И в той же степени, в какой скрипка или труба не помнят вчерашней музыки, люди не помнят своих снов.Сны сплетаются в пространствах, недоступных людям в часы бодрствования.


Рекомендуем почитать
Сегодня мы живы

«Сегодня мы живы» – книга о Второй мировой войне, о Холокосте, о том, как война калечит, коверкает человеческие судьбы. Но самое главное – это книга о любви, о том иррациональном чувстве, которое заставило немецкого солдата Матиаса, идеальную машину для убийств, полюбить всем сердцем еврейскую девочку.Он вел ее на расстрел и понял, что не сможет в нее выстрелить. Они больше не немец и еврейка. Они – просто люди, которые нуждаются друг в друге. И отныне он будет ее защищать от всего мира и выберется из таких передряг, из которых не выбрался бы никто другой.


Реанимация

Михейкина Людмила Сергеевна родилась в 1955 г. в Минске. Окончила Белорусский государственный институт народного хозяйства им. В. В. Куйбышева. Автор книги повестей и рассказов «Дорогами любви», романа «Неизведанное тепло» и поэтического сборника «Такая большая короткая жизнь». Живет в Минске.Из «Наш Современник», № 11 2015.


Стройбат

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Степени приближения. Непридуманные истории (сборник)

Якову Фрейдину повезло – у него было две жизни. Первую он прожил в СССР, откуда уехал в 1977 году, а свою вторую жизнь он живёт в США, на берегу Тихого Океана в тёплом и красивом городе Сан Диего, что у мексиканской границы.В первой жизни автор занимался многими вещами: выучился на радио-инженера и получил степень кандидата наук, разрабатывал медицинские приборы, снимал кино как режиссёр и кинооператор, играл в театре, баловался в КВН, строил цвето-музыкальные установки и давал на них концерты, снимал кино-репортажи для ТВ.Во второй жизни он работал исследователем в университете, основал несколько компаний, изобрёл много полезных вещей и получил на них 60 патентов, написал две книги по-английски и множество рассказов по-русски.По его учебнику студенты во многих университетах изучают датчики.


Новый Исход

В своей книге автор касается широкого круга тем и проблем: он говорит о смысле жизни и нравственных дилеммах, о своей еврейской семье, о детях и родителях, о поэзии и КВН, о третьей и четвертой технологических революциях, о власти и проблеме социального неравенства, о прелести и вреде пищи и о многом другом.


Седьмая жена Есенина

Герои повести «Седьмая жена поэта Есенина» не только поэты Блок, Ахматова, Маяковский, Есенин, но и деятели НКВД вроде Ягоды, Берии и других. Однако рассказывает о них не литературовед, а пациентка психиатрической больницы. Ее не смущает, что поручик Лермонтов попадает в плен к двадцати шести Бакинским комиссарам, для нее важнее показать, что великий поэт никогда не станет писать по заказу властей. Героиня повести уверена, что никакой правитель не может дать поэту больше, чем он получил от Бога. Она может позволить себе свести и поссорить жену Достоевского и подругу Маяковского, но не может солгать в главном: поэты и юродивые смотрят на мир другими глазами и замечают то, чего не хотят видеть «нормальные» люди…Во второй части книги представлен цикл рассказов о поэтах-самоубийцах и поэтах, загубленных обществом.