Ребёнку было лет двенадцать. Волосы темные, очень короткие. Лицо худое, если не сказать изможденное, болезненное. Даже при слабом освещении хорошо заметно, насколько бледна её кожа. Девочка будто бы не видела солнца со дня своего появления на свет. Одета в серое платьице до колен и с открытыми плечами. Руки, ноги тонкие, длинные.
А вокруг настоящая нищета. Сквозь дырки в потолке видно звёзды, он перекошен. Стоять в полный рост у дальней стены просто невозможно. Доски пола подогнаны неплотно, между ними довольно большие щели, сквозь которые из подвала просачивается холодный воздух. Из мебели только две кровати друг напротив друга и низкий квадратный стол с пеньками заместо ножек. Повсюду лежат кучи рваной одежды, пустые мешки. Под столом сложена пустая глиняная посуда- несколько мисок, сковорода, чугунный котелок, пара чашек и ложек. Котелок погнут, все миски в трещинах. Пользуются ими, похоже, нечасто. Слева от входа свалена куча хвороста и дров. Справа стоит чугунная печка с ведущей на крышу трубой дымохода.
… И как можно жить в таком месте? Как можно в нём спать? Как можно не замерзнуть зимой? Ведь всё это просто невозможно…
Тимур и сам не понял почему, но вдруг присел на корточки, поставил бочонок на пол, положил свой тюк и начал разматывать ремень. Через секунду сообразил, что жевать мясо беззубым ртом не слишком удобно, и предложил:
— Курц, давая махнёмся. Я тебе мясо, а ты мне картошку и хлеб.
— Не вопрос, — легко согласился тот.
Тимур разложил плащ, достал сверток с мясом, вручил его Курцу. Взял картошку и хлеб, осторожно подошел к пустой кровати и положил еду на её край. Чувствуя, как кто-то невидимый хватает его за горло, натужным голосом произнёс:
— Вот возьмите. Это за то, что мы вас потревожили.
Немного подумав, Тимур поднял свой плащ и положил его вместе со всей одеждой перед кроватью.
— И это вот возьмите. Там есть теплые вещи.
Старушка, охая и ахая, кое-как села. На её спине тут же появился огромный горб. Держать голову на весу ей было очень тяжело- она почти роняла её на колени.
— Сынка, — прошамкала бабушка, — а как же ты? У тебя ж ничего не останется…
— Ничего-ничего. Вам нужнее. Берите, не спорьте.
— Ой, пасиб, сынка. Обожди чутка. Дай я встану, погляжу на тебя.
— Не-не-не. Сидите. Мы сейчас уходим.
— Да куда ж вы пойдёте? Нынче холодно уже. На земле-то вам несподручно спать. Оставайтесь, тута переночуете.
Тимур попробовал было возразить, но ему не позволил сделать это Курц.
— Мы с радостью останемся на ночь, — сказал он.
— Добро, сынки. Диана, душенька, растопи чугунку. Еду себе разогрей. Да пущай люди добрые погреются.
— Спасибо, бабуль, — хором поблагодарили пожилую женщину оба гостя.
Девочка кинула на мужчин испуганный и смущенный взгляд, проскользнула мимо них к чугунке, поставила на неё плошку с фитилём, открыла дверцу. Закинула внутрь несколько поленьев, пару листьев берёзовой коры, нашла на полу щепку, поднесла её к огоньку. Когда щепка занялась, запалила ею бересту, подождала, пока огонь не перекинется на дрова, и закрыла печку. Всё это время она с любопытством поглядывала на стоящих, как столбы, гостей.
— Да чегой-то вы там встали, — проворчала бабушка. — Давайте садитесь.
Тимур с Курцем мгновенно зашевелились, подошли к кровати. Уселись на самый её край, в смущении переглянулись. Курц скинул свой рюкзак, прислонил к кровати палку.
Тем временем Диана принесла оставленный на полу бочонок, поставила его перед Тимуром. Проскользнула к столу, достала из-под него сковородку, деревянную ложку и пару чашек с отколотыми ручками. Вручила чашки Тимуру, взяла с кровати сверток с картошкой и, сверкая босыми пятками, ускакала к печке.
Глядя на ребёнка, старушка улыбалась и искренне за неё радовалась.
— Какая умница, моя Дианочка. Золотая девочка. Только она меня и держит ещё на свете-то…
Тимур сглотнул, поставил на пол кружки, вытащил из бочонка пробку. Затем вспомнил, что пиво-то вовсе не его, и вопросительно уставился на Курц. Не говоря ни слова, тот поднял кружки и держал их, пока Тимур наполнял их янтарным напитком.
Глотнув пива, Курц довольно ухмыльнулся, взял свёрток с мясом и всучил пробегающей мимо девочке.
— Держи. Разогрей его на себя и на нас. А картошка пусть для твоей бабушки останется.
Девочка взяла еду, с благодарностью кивнула и убежала к печке, на которой разогревалась сковородка.
— Чего? — грубо спросил Курц, заметив пристальный взгляд Тимура.
— Да… Это так… думаю.
— Не думай, что ты тут самый правильный.
Чтобы скрыть улыбку, Тимур поднёс ко рту кружку.
— Больше не буду.
Дрова в печке занялись как следует, и в хижине мгновенно потеплело. Девочка метнулась к столу, вынула котелок, подбежала к сковородке и вылила на неё немного воды. Подняла с пола сверток с картошкой, развернула его и вывалила половину порции на сковороду. Завернула бумажку, подбежала к столу и кинула свёрток в миску. Затем добавила на сковороду несколько полосок мяса, завернула рубаху и вернулась к кроватям. Поклонилась и протянула свёрток Курцу.
— Нет-нет, — замотал тот головой. — Это всё тебе.
Девочка кивнула, спрятала свёрток под стол.
— Ой пасибо, сынки, — поблагодарила гостей бабушка. — Уважили старуху. Тепереча доброты вашей не забуду. Хоть с памятью у меня неважнецки, но вас не забуду. И Дианочка вас помнить будет… душенька моя…
