Игрок - [6]

Некоторые обороты бросались в глаза, как достопримечательности Южной Калифорнии на обложке: «моя идея… мой агент… все знают… авторы…».

Гриффин листал календарь. Три-четыре раза в неделю он встречался с незнакомыми ему авторами и выслушивал их идеи. У большинства из них не было снятых фильмов. Гриффин с трудом припоминал их имена и лица. Он не помнил идей, о которых услышал более двух недель назад. Он помнил энтузиазм, напускной оптимизм и агрессивную общительность, а иногда отчаянную панику, от которой становилось неловко. Гриффин встречался с одним таким автором вчера. Он забыл уже его имя и сверился с календарем. Дуг Крейгер. Дуг Крейгер, не поздоровавшись, стал представлять будущий фильм, начав с тишины, наступавшей после убойных титров, кончая дробью сотен ганских барабанов в финале. Он пытался продать какую-то глупую приключенческую африканскую историю. Вряд ли на нее нашелся бы покупатель.

Гриффин посмотрел на имена других авторов. Джан обычно давала им по тридцать минут. Ему хватало и пятнадцати. Некоторые пытались представить все нюансы своих идей в двадцати – двадцати пяти словах, как их научил на курсах сценаристов какой-то умник, превративший в науку вчерашний шаблон. Они говорили о «дуге сюжета». Они употребляли термины вроде «парадигма» и «толчок первого акта». Они были предельно точны. «Через минуту двадцать три секунды она узнает…». Что она узнает? Что этот фильм никогда не снимут? Они говорили о «правилах жанра». Они описывали сцену, используя имена исполнителей: «Джефф Бриджес и Мэрил Стрип заперты в банковском депозитарии». Они комбинировали сюжеты разных фильмов: это нечто среднее между «Выхода нет»[5] и «Зазубренным лезвием»,[6] но с сюжетным зигзагом, как в «Искателях».[7]

Некоторые пытались расположить его к себе и болтали о ерунде, прежде чем перейти к делу. Некоторые говорили о политике, некоторые читали лекции об искусстве. Некоторые испытывали страх, у них пересыхало во рту в середине фразы. Он видел, как у них расширялись от ужаса зрачки, когда они понимали, что ему скучно. Некоторые, прежде чем переступить порог его кабинета, болтали с Джан, как с двоюродной сестрой, с которой не виделись много лет. Некоторые вели себя нагло, разваливались на диване с видом хозяина и монотонно излагали свои сюжеты, разглядывая потолок. Чего они добивались? Они делали паузу, перед тем как выдать нечто, что, по их убеждению, должно было заставить Гриффина вскочить, броситься к столу, схватить ручку и чековую книжку и выписать им пропуск в сказочную карьеру. Пропуск в настоящую жизнь, к которой они готовились с рождения, которая была заложена в их генетическом коде. В жизнь, наполненную гармонией, где даже неприятности обретали эпическую форму, где вместо суеты была трагедия, а вместо простой радости был экстаз. Они считали, что Гриффин Милл мог миропомазать их, сделать их богами, мог дать им все, мог подарить Рождество в Аспене с Джеком Николсоном.

Некоторые работали командами, подобно карманникам или сыщикам, заканчивая фразы друг друга, шутливо споря друг с другом, а иногда картинно восхищаясь, когда их товарищ переходил к самой восхитительной части того потрясающего сюжета, который сделает всех миллионерами. Некоторые даже обсуждали денежные вопросы, например какой кассовый сбор сделает фильм за первую неделю проката, если главную роль сыграет Харрисон Форд, и насколько меньше будет сумма, если они пригласят другого актера.

Они приходили с большими идеями: бунтарство, развод, месть, честь. Они описывали настроение фильма: «это революционный по настроению фильм», «это смелые фантазии о будущем», «это смешной фильм». Для каждой идеи предлагался миллион вариантов, как сгладить противоречие между бессмертным шедевром, существующим в буйном, но дисциплинированном воображении автора, и студийной версией, ради постановки которой автор был готов снизойти до такой банальности, как изложить сюжет. Авторы придумывали все эти уловки в ожидании получасовой встречи с Гриффином Миллом, расценивая ее как уникальную возможность поразить своей чистой, невиданной гениальностью человека с посредническим вкусом, который знает, каких фильмов ждут американцы.

Он никому не говорил «нет».

После короткого выступления они ждали его реакции. Если бы он сказал «нет», была опасность, что они станут задавать вопросы и пытаться продать свой товар снова и снова, что было бы пустой тратой времени. Вместо этого он мог задать несколько вопросов о времени и месте действия или мягко покритиковать какие-нибудь малопривлекательные черты главного героя, но посетители покидали его кабинет с чувством, что у них есть шанс, хоть и небольшой. Иногда, провожая авторов к выходу, он обращал их внимание на фотографии, висевшие в коридоре. Это были небольшого формата и скромно оформленные кадры из фильмов, принесших славу студии. Он хотел, чтобы авторы поняли: дверь его кабинета всегда открыта, но он ждет от них сценариев такой силы, чтобы сцены из снятых по ним фильмов стали бессмертными. Поцелуи в горящем городе. Подводники у перископа на терпящей бедствие лодке. Кавалерия, покидающая форт. Переживание вины. Появление космического корабля. Примирение влюбленных после ссоры. Смешные люди (обеспокоенные, невинные) смотрят с высоты. Чудовища. Кричащие женщины. Комедия положений. Летчики, исполняющие серенаду для девушки их капитана. Все это были символы, передающие сущность фильма – любовь, кровь, скорость.