Игра в самозванцев - [70]

Мерзавец. Моральный урод. Убила бы. Если б хватило мужества.

— Релия, скажи хоть что-нибудь.

Слов (тех, что я могла произнести вслух) не находилось. Как и сил.

— Эйван, мне нужно всё это переварить.

В его глазах промелькнуло разочарование.

— Понимаю, моё признание способно огорошить и…

— Не дави на меня, пожалуйста, — перебила я строго. — Не сейчас. У меня была трудная неделя.

Он почувствовал мой предел. И сдался. Почти.

— Хорошо, — проговорил мягко. — Но прежде чем уйдешь, послушай. Я дорожу нашими отношениями. Не рискну предсказать, к чему они приведут, но одно знаю точно: с тобой мне легко. Впервые за долгое время я хочу быть с кем-то рядом. Не мимолетно, а постоянно. Для меня самого это странно. Но оттого невероятно значимо.

Я чуть не расхохоталась ему в лицо. Он хочет быть со мной? С той, из-за которой когда-то лез на стену. Видно, от меня прежней, и правда, ничего не осталось…

* * *

Мы попрощались на парковке. Перед розовым лётом. Эйван хотел прикоснуться ко мне, и я, пересилив неприязнь, позволила поцеловать руку. Он отпустил ее не сразу, подержал в ладонях, как главную на свете ценность.

— Просто поверь мне, — прошептал он проникновенно. — Просто поверь.

Эйван считал, что закончил встречу на своих условиях. Он наделся на собственную неотразимость. К тому же, я не послала его сразу, а это выглядело хорошим знаком. Бывший жених не подозревал, какой ураган бушует в моей душе. Я смолчала лишь по одной причине. Попытка поставить точку сейчас закончилась бы срывом. А Релия, которую он знал, не могла повести себя, как истеричка.

Это вызвало бы подозрения. Ненужные и опасные.

Гламурный транспорт взмыл в воздух, а я сидела в кресле, обняв колени, и сжимала зубы, чтобы не закричать. Откровенность Эйвана разбила последние иллюзии. Теперь я знала, что вся моя жизнь в родном Доле — ложь. За восемь лет я смирилась с предательством семьи, но оставался крохотный «островок» — моя несбывшаяся любовь. Она единственная казалась настоящей. Чем-то реальным и стоящим. В роли Инги Брир — и в камере, и на улице — я запрещала себе думать о нашем с Эйваном прошлом. Но только теперь осознала, что оно всегда оставалось со мной. Подпитывало, не позволяло сломаться.

Что ж, Эйван прав: девушка по фамилии Солнечная была глупой. Она сама напросилась. Пусть покоится. И необязательно с миром. Всё, чего она заслужила — это забвение…

…Чем ближе я подлетала к дому, тем отвратительнее себя чувствовала. В душе прожгли дыру, ее края тлели, поражая всё больше и больше здоровой плоти. Я снова ощущала себя девочкой, стоящей у приоткрытой двери материнской спальни. Внутри находилось место лишь для Арии. Не для меня. Мне изначально не полагалось места ни в сердцах кровных родственниках, ни в душе мужчины, которому я поверила безоговорочно.

Единственный, кому имелось до меня хоть какое-то дело, даже не был человеком.

Смешно? Пожалуй.

А, впрочем, я теперь тоже не совсем настоящий человек…

…В спальне Квентина горел свет, и я постучалась. Он ждал моего возвращения, уткнувшись в личный экран. Смотрел кино. Что-то комедийное. На губах играла легкая улыбка, в глазах плясали смешинки, как у беззаботных детей.

— Всё настолько отвратительно? — спросил Квентин, выключая фильм.

О! Видать, выглядела я мерзко. Или он просто просканировал меня с порога? Я же просила этого не делать. Впрочем, какая разница? Лучше, если рядом тот, кто понимает, насколько тебе паршиво. А не самовлюбленный павлин, свято верящий, что разгадал чужую душу с закрытыми глазами.

— Роэн устроил шоу, — поведала я без выражения, скинула сапоги и устроилась на кровати с ногами, чего прежде никогда не делала. — Точнее, шоу устроила тайная любовница Роэна — Катарина Василек.

— Да ты меня разыгрываешь! — не поверил Квентин.

— Если бы, — я с трудом поборола желание положить голову на плечо напарника. — Так что мы с тобой, и правда, дилетанты в сыскных делах. А я еще и в любовных.

Робот покосился с подозрением.

— Это Роэн тебя так расстроил неразборчивостью?

Я отрицательно мотнула головой.

— Лучистый. Он приставил за мной хвост. И едва голубки удалились со сцены, явился сам.

Квентин подвинулся ближе и осторожно взял меня за руки.

— Что случилось?

Вопрос прозвучал мягко. Проникновенно. Так, что захотелось довериться. Но я не могла.

Не могла рассказать всей правды.

— Помимо того, что я идиотка, а Лучистый — последняя скотина?

Попытка свести все к шутке провалилась с треском.

— Он обидел тебя? — спросил Квентин требовательно, но, по-прежнему, мягко. Хотя одно не могло сочетаться с другим по определению.

— Нет, не меня, — я всхлипнула. — А многих других. Раньше. Со мной он хочет отношений. Всерьез. Скажи, чем я заслужила этого мерзавца? Он говорит, что мы похожи…

— Лучистый ошибается. Он тебя не знает.

Глаза обожгли слезы. Но не пролились.

— А кто меня знает? — спросила я горько. — Думаешь, ты?

Он сильнее сжал мои ладони.

— Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было.

Меня захлестнула обида. Теперь и на Квентина.

— Ну да, ты же сканируешь меня и легко выясняешь настроение. Но это не значит, что ты понимаешь. Понимаешь, что мне нужно! Это не так!

Я думала, он возразит. Найдет убедительный или успокаивающий аргумент.