Игра в расшибного - [30]

При мысли о водителе, Леонид Савёлович призадумался. Присел на край ванны, потрогал пальцами воду. Потом бросил под струю горсть морской соли и принялся раздеваться.

«Что старик говорил в запале о водителе? О нагловатой ухмылке, сальных шуточках? На что намекал, повторяя, будто дежурным по вызову Греты оказывался один и тот же шофёр?» — неохотно вспоминал утренний шумный разговор с отцом Леонид Савёлович. — «И что за история с проникновением постороннего человека в их сад? Почему она так напугала Грету?»

В «проникновение» секретарь горкома не верил. В детстве он и сам попадался на воровстве чужих яблок — обычное мальчишеское озорство!

«Но почему домработница ничего не замечает за водителем? Или замечает и молчит? А что, если они молчат об одном и том же, да ещё с молчаливого согласия кого-то третьего?»

Безрассудная, но очень уж проникновенная мысль на какое-то время огорошила Трофимова. Он даже ощутил, как задрожали кончики пальцев на руках.

Погружение в горячую воду немного расслабило его. Он намочил волосы и ополоснул лицо. Закрыл глаза и не шевелился.

Он не считал себя искушённым политиком. Хотя не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы не понимать, как с приходом Брежнева менялась конъюнктура власти. Для него, тогда главного инженера завода, как для многих других «технарей», мимолётное высказывание Косыгина о том, что идеологи мешают сдвинуть воз экономики! — стало определяющим принципом в работе. В спёртом воздухе социалистического хозяйственного уклада запахло реформами.

Впрочем, о реформах заговорили ещё в начале шестидесятых. Народ устал от бедности, а повышение цен лишало его всяких надежд на лучшую жизнь. Когда дело дошло до того, что в пору вводить карточки на продовольственные товары, рабочие вышли на улицы.

Не прекращался массовый исход крестьян из деревень: измордованные колхозники получили в руки паспорта и бежали из рабства, куда глаза глядят. Рост производства продолжался исключительно за счёт притока людских резервов.

Инженеру Трофимову были понятны и близки идеи учёного Либермана о необходимости впрыскивания в плановую экономику страны элементов рынка. Премия производителей, по его мнению, напрямую должна была увязываться с прибылью, которая стояла бы выше плана. И Косыгин говорил об использовании прибыли в развитии производства. Но эти нововведения пришлись не по вкусу многим директорам заводов. Их интересовал только вал, а не спрос на производимую заводами продукцию. Вал щедро финансировался государством, а за выполнение плана сыпались премии.

Правда, в отличие от других директоров, Судаков долго и дотошно расспрашивал Трофимова о возможностях использования прибыли самим предприятием. Понять предлагаемую схему, по которой часть денег можно было направлять на развитие социальных проектов и прежде всего на жильё для своих рабочих, было не просто. Ведь это означало то, что важная доля государственных функций непосредственно передавалась на места, в исполнение трудовых коллективов. Иными словами, понял Судаков, передавалась в его руки.

Поделиться своими мыслями с остальными руководителями Судаков не спешил. К тому же реформа проталкивалась сверху, и открыто заявить о том, что она им не выгодна, красные директора не смели. Вот тут-то главный инженер Трофимов и почувствовал, что настал его час…

В гостиной зазвонил телефон. Леонид Савёлович представил, как мигом кинулась бы к аппарату домработница, чтобы первой получить информацию с другого конца провода. Параллельный телефон стоял в его рабочем кабинете на втором этаже дома, и по характерному пощёлкиванию в трубке он не раз подмечал, что разговор подслушивают. Пришлось установить тумблер, отключающий параллельную связь.

Домашний телефон! Этот электроакустический прибор для преобразования электрических колебаний в звуковые считался чуть ли не эталоном роскоши. По нему судили о достатке и положению хозяина. С него началось телефонное право. По его бесконечным кабелям можно было ускользнуть не в фантастические виртуальные, а в реальные параллельные миры, о которых простые смертные только догадывались.

Леонид Савёлович гордился тем, что в жизни всего добился сам. А сыну врага народа вырваться из паутины советских предрассудков было совсем не просто. Хотя отрицать, пусть мимолётного, но счастливого участия в своей судьбе многих достойных людей он тоже не мог.

Их семейная жизнь обрушилась в одночасье с арестом отца — командира стрелкового полка, только что получившего под своё начало бригаду. Леонид Савёлович не помнил, успел ли отец прикрепить новые знаки воинского звания к воротнику своей гимнастёрки. Он не видел его с той минуты, как их вещи перетащили из кузова грузовика в одну из комнат штаба бригады — квартиру убывшего в округ бывшего комбрига ещё занимала семья. Не дали им проститься и при аресте — отца увезли в чёрной эмке прямо со стрельбища.

Мать была в отчаянии: ни мужа, ни жилья, ни работы. И сын, который в тот год должен пойти в первый класс. В какую школу его теперь возьмут? Как на грех, в связи с переездом, у них почти не оставалось и денег.

К тому же все знали, что за арестом мужа вскоре должен последовать арест жены. Лёньку ждал детский дом.