Игра в расшибного - [20]

Котьке по душе была компанейская, хотя и норовистая, наперсница. Но большего чувства к малявке он не испытывал, не позволяла гордость за своё старшинство. Милка, напротив, как кусок сырого теста прилепилась к мальчишке. И вскоре все знали: где Карякин, там нужно искать и Лагутину. Правда, когда однажды Милка попыталась всучить Котьке свой школьный портфель — наверное, тоже где-то видела в кино, — Карякин так звезданул её своим, набитым всякими железяками, что киношница очухалась не сразу. Такое уж в жизни прокручивалось иное кино.

Когда на крыше Корякинского сарая взгромоздилась голубятня, Милка первой взобралась на верхотуру. В их родном бараке жило много голубятников, но девчонке никогда не было до них никакого дела. Но тут случай особый: сам Костя позвал её за собой. Наверное, от того, что глаза девчонки горели нетерпением больше, чем у других. И, преодолевая страх, вприщурку Людмила полезла наверх по шаткой лестнице.

Много лет спустя, в отсутствие Кости, она одна из всего двора будет ухаживать за голубями. На сетования Кузьмича неизменно отвечала:

— Вернётся со службы парень, что мы ему предъявим?

— Так-то оно так, — крутил на голове кепку Фролов. — Ан, вдруг узнает, кто птицу сберёг, да всем башки и поотвернёт?

— Плохо вы его, Иван Кузьмич, знаете, — не соглашалась Людмила. — Константин — человек правильный. Он всё поймёт.

А самой думалось: «Поймёт ли?». И боялась ответа. Помнила, как исподволь, тоненькой-тоненькой нитью стягивались воедино их судьбы. Вроде бы и намёка на любовь вначале не было.

Однажды на танцах в парке культуры Карякин отозвал Людмилу в сторонку. Лагутина замерла в ожидании, но Костя как-то уж очень буднично предупредил девушку:

— В воздухе пахнет заварушкой, ты бы с подружками свалила куда подальше.

— Это ещё почему?

— Вокруг вас много шума. — Костя придирчиво оглядел Милку, которая впервые нарядилась в шелковую кремовую кофточку и шестиклинную юбку «Татьянку». — Ребята из вашего техникума тусуются?

Людмила только что сдала экзамены в железнодорожный техникум и переехала в общежитие рядом с парком. Родители ещё весной подались на освоение целины в Северный Казахстан, где первопроходцам обещали жильё. Уговорили поехать с ними и дочерей, кроме старшей, осевшей до лучших времён с мужем и сынишкой в гнилом бараке, да младшей, которая твёрдо решила устраивать жизнь по— своему. Сегодня Лагутина впервые ощущала себя чуточку взрослой и потому хорохорилась. Только губы подкрасить не решилась, а теперь, вертясь перед Котькой, раскаивалась.

Танцплощадка с довоенных времён была обустроена на небольшом островке посередине пруда. Полы деревянные, эстрада крытая, крепкий парапет вокруг, узенький горбатый мостик-пропускник с билетёршей и двумя дружинниками. Могучие дубы кудрявыми кронами накрывают площадку густым зелёным куполом. Вокруг желтоватая гладь воды.

Оркестр громко, но не очень слаженно дует вальсы и фокстроты, пар десять танцуют, остальной народ жмётся к перилам. Щёголи в узких брюках-дудочках, расписных рубахах навыпуск покуривают болгарские сигареты. Девицы носики припудривают, с завистью поглядывая то на танцующих, то на проплывающие рядом вёсельные шлюпки.

Громыхая по толстым доскам, тележка мороженицы вкатывается с краю площадки. К ней тут же выстраивается очередь. Эскимо и крем-брюле поедаются с такой жадностью, будто все только и мечтали о них весь вечер.

Часть гирлянд гаснет, и в полумраке танцующих пар в центре становится больше. Для непосвящённых непонятная возня затевается рядом с эстрадой. Туда устремляются дружинники, но повздорившие уже разошлись, отметив друг друга в толчее и пообещав оставить за собой «последний танец».

— Так ваши ребята хорохорятся? — строго переспросил Карякин.

— А тебе что за дело? — Людмила хотела уйти, но Костя цепко ухватил её под локоть. — Пусти!

— Стой и не дёргайся, — он ещё крепче сжал её руку. — Я обещал твоим родителям приглядывать за тобой.

Людмила рассмеялась:

— А я думала, ты мне в ухажёры набиваешься! И отпусти меня, наконец!

— Кто эт у нас такая шустрая? — к ним подошли братья Мельниковы. Вовка тут же, как говорят, просёк ситуацию. — Ещё в техникуме ни разу не была, а уже вляпалась?

— Де— е-ушка не понимает, — стал кривляться Валерка, — шо по пятницам здеся не подають, а морды бьють.

— В общем так, — не стал дожидаться возражений Милки хмурый Карякин. — Выучи наизусть: по пятницам тут пролетарские оттягиваются. По субботам — индустрики с рексами из училища МВД притираются, а вот по воскресеньям — пожалуйте! — ваш день, железнодорожников. Но тебе и по воскресеньям ходить сюда рановато.

В это время уже кого-то выбросили через перила в пруд. Валерка подозвал Милкиных подружек.

— Пора делать ноги! Вовка ведёт девчат, мы с Котькой прикрываем!

Пошли не к центральному входу, а боковыми аллейками к ограде железнодорожной больницы. У пролома в кирпичной стене встретили по-боевому настроенную группу парней.

— Скажи пароль, — с издёвкой предложили задиры.

— Пароль! — как ни в чём не бывало отозвался Вовка.

Их узнали.

— Проходи! А что за шмары с вами? Не из техникума? А то мы тута санпропускник устроили. Всех железнодорожников брить будем!