Игра в Грааль - [10]

— И ты так спокойно о них говоришь? Это же мафия!

— Да не повязаны они с мафией, будь проще! Вот я о Джонсоне говорил…

— Это человек Каббера, Ричард Ли Джонсон?

— Так вот, он — клановец. И что ты на это скажешь?

— А Руфус — гений?

— Да! А Каббер — тупица! Может, он и специалист по системам волоконной связи, но сейчас занимает чужое место и держится за него всеми четырьмя.

— Чем держится? — не понял Дон, и Джош со вкусом повторил, Всеми четырьмя! Лапами. Ну, пойду я…

Дон машинально хлопнул по протянутой ладони. Торовски помедлил, покачался на ногах, переступая с носков на пятки, повернулся к двери. Он медлил. Его беспокоило молчание Дона. Он обернулся, уже прикрывая за собой дверь. Дон смотрел на него пристально, не моргая, его искусственный глаз чуть косил. Торовски ждал.

— Джош, — сказал Дон неуверенно, — я все понял. Ты меня проверял?

Торовски легко вздохнул.

— Ты, Дональд, угрюмый и подозрительный субъект. К тому же тугодум и тайный развратник. Но чем-то ты мне, коллега, симпатичен. Я сам такой. В ту пятницу будет заседание совета, постарайся уж сэкономить на девках полсотни на вступительный взнос. Или мальчики твоя слабость?

— Моя слабость — слюнявые сатиры вроде тебя, — шутливо рявкнул Дон и закашлялся. Торовски подмигнул ему на прощание и быстро пошел к лифтам.

В кабинете он первым долгом нажал кнопку Ричарда Ли Джонсона, доктора философии.

— Ли? Торовски здесь. Я узнал код допуска в двенадцатый сектор на май месяц. Готов? Два ключа — Нортгейт — два ключа — четырнадцать… Как? Это уж мое дело, голубчик. Скажем так — косвенно… Как твое драгоценное? Так, а Алиса с малышом?.. Вот, вот, это и есть самое главное. Поцелуй ее от меня… Сам знаешь куда, не маленький… — и сразу, без перехода: — А если твои ребята еще сунутся в мой сектор, то я тебе обещаю большой скандал и тихую разборку. Именно в такой последовательности… И кое-что от меня лично, на память. Я понимаю, что говорю… Нет, нет, нет, не благодари! Мы же… мы же с тобой друзья, Ли… Эт-то хорошо, это от-лич-но! До связи, мой генерал! — И хрипло каркнул своему отражению в погасшем дисплее: — Пся крев!

А потом переключился на белого клановца, залетевшего неведомо откуда в Магоберские леса, во владения призрачного барона Горн-и-Фаулер.

* * *

Я почти ощутил, как тяжело подалась крышка. Пальцы скользили по плоскому, а ногтями такую тяжесть не подцепишь. Крышка откинулась, тут же начались чудеса. «Не буди волка!» — внятно, с угрозой раздалось в хижине. Сквозняк прошелся по полу, на миг раздув огонь в очаге, и словно издалека донес до моего слуха продолжительный вой, оборвавшийся на нестерпимо низком басовом переходе. Несомненно, в натуре такой фокус был бы очень эффектен. Даже у меня, по сю сторону экрана, вырвался бесплотный утробный выдох «Оооо». Это чувство первобытного ужаса знакомо всем. Живот поджимается, и мурашки охватывают затылок. Но любопытство и здравый смысл, эти костыли человека на пути в неведомое, снова овладели мною.

Содержимое ларя на первый взгляд ничем не привлекало. Нехитрые пожитки средневековья. Негодный хлам. Аккуратно свернутая, латаная одежда, деревянные миски и чашки, какие-то мешочки, и тощие, и пузатые… Из-под грубо выделанного овчинного тулупчика высовывалась засохшая ветка-рогулька. «Палка о трех концах, — я скептически поджал губы, — А почему же он такой тяжелый?»

— А что под одеждой?

— Вы хотите увидеть, что лежит в сундуке?

— Да!

Я-другой погрузил обе руки в сундук по локоть, нащупывая проход среди ворохов материи, и без особых усилий, одним рывком выгреб верхний слой барахла наружу и через край на пол. Стукнулась деревянная утварь о камни очага, чашки раскатились по полу какая куда… Я замер, восхищенный.

Я смотрел прямо в свое неверное, мерцавшее отражение в громадном золотом овальном зеркале с узорами и объемными фигурками на раме. Тускло отсвечивали густо-красные рубины, посылая мгновенные всполохи. Будто вся хижина наполнилась сиянием царственного металла и цветными искрами. Ларь скрывал княжеские сокровища. В голове моей трепыхнулась нечаянная мысль: уж не разбойничье ли это достояние, копившееся десятилетиями грабежа. Я перебирал взглядом кубки, шкатулки, перстни и тяжелые даже на вид золотые (ну разумеется — какие ж еще?) монеты, толстая жемчужная нить, свернувшаяся подобно удаву в широкой чаше… Жемчуг отливал розовым в лучах, отражаемых червонной поверхностью. Нешлифованные самоцветы облепили рукоять и ножны маленького кинжала, вроде как моллюски на киле запущенной шкуны. Я поймал вдруг себя на том, что шепчу сухими губами:

— Черт возьми, черт возьми…

— Что это?

— Ложные богатства Кума Гараканского.

— Как это ложные?

— Призваны отвлекать злоумышленников от главных его сокровищ.

— Это тряпье?

Сложенный вчетверо плащ развернулся на полу и показывал корешок толстой черной книги… Кончик рогульки высовывается. Она, эта рогулька, цепляется за какой-то уголок моей памяти, но все без толку. Ветхий холст мешочка прорвался, и на свет проклюнулся тонкой сыпучей струйкой мелкий белый порошок. На соль похоже. И тут свершилось непонятное. Я не сказал ни слова, не шелохнулся, но я-другой на экране не торопясь наклонился, забрал в щепотку порошка и поднес к языку. Скривился, сплюнул и произнес уверенно: