Игра в диагноз - [22]

Сестра-анестезистка откинула Борису Дмитриевичу правую руку, привязала ее к приставному боковому столику, заставила «поработать рукой», потом «зажать кулак» — наконец игла уже в вене и какая-то индифферентная жидкость, физиологический раствор, наверное, медленно капает в кровь.

Все готово. Надо лишь дождаться врача-анестезиолога, начинать наркоз и все остальное.

И все-таки Борис Дмитриевич решился и попросил сестру сказать, как ее зовут, но из каких-то, возможно, сложных соображений она этого не сделала — может, не обращала внимания на звуки, им произносимые, может, просто хотела остаться инкогнито, безвестной труженицей, так сказать, и он вынужден был, как Маугли, сообщить ей, что они одной крови, что они говорят на одном языке, что они оба медики, и лишь после такого уточнения и проверки в истории болезни девочка сообщила имя свое: Валя. Обоюдная важная информация.

Валя стала готовить наркозные средства в шприцах. Борис Дмитриевич наблюдал. Все-таки им надо было его побольше загрузить в палате или самому ему не разгуливать. Больных перед операцией все же, как детей перед сном, лучше максимально оставлять в покое, не возбуждать. И теперь весь напряженный, внимательный, знающий, он понимал, что в двадцатиграммовом шприце должен быть снотворный тиопентал, в десятиграммовом будут препараты, расслабляющие мышцы, — курареподобные препараты; он знал все их процедуры, поэтому, когда увидел, что Валя ничего не набирает в десятиграммовый шприц, то, забыв все принятые внутри решения о манере поведения в больнице, поинтересовался, — почему; на это Валя буркнула из-под маски с оттенком превосходства, что ему не надо, что сейчас только введут иголки, и мышцы расслаблять не надо, что после ему надо будет проснуться и его повезут в рентгеновский кабинет.

Борис Дмитриевич расстроился, что задал вопрос, потому как и сам мог бы додуматься, зная заранее весь ход событий; в обычной жизни он был из породы людей, которые с трудом задают вопросы на улице, когда не знают, как пройти по адресу. Ему был неприятен свой недодуманный вопрос, и он стал размышлять над другими возникшими в его мозгу вопросами: почему нельзя снимок сделать на месте, в операционной, на передвижном аппарате, а обязательно с иголками в спине, после наркоза волочить больного в кабинет. Но это, как говорится, их проблема, их необходимость, а если и недоработочка, то их недоработочка.

Так легче ему было думать на этом странном, чужом, непривычном месте, на этом родном столе.

13

Борис Дмитриевич с тревогой и удивлением заметил, что Валя взяла тиопентал, хочет проколоть резиновую трубочку и начать вводить его в кровь.

Начало наркоза! А где же врач?! Нет хирурга, нет анестезиолога — сестра одна, и она их, не дожидается. Конечно, у них тоже так делают иногда, но он-то врач! Известно ж, что у врачей все идет не так, как у всех, да все больные ведь и не знают, что так делать не положено, а потому и не тревожатся. А у врачей, может, от слишком обоснованной тревоги все идет шиворот-навыворот: когда врач на столе, надо быть трижды внимательным.

— Валя! А где-же врачи? Может, обождете наркоз начинать?

— Ну, девочки! Слыхали! Как врач — так причуды. Да мы всегда так делаем, и ничего, все в порядке всегда.

Почему для нее «всегда» такой серьезный аргумент, что она дважды это помянула? Всегда!

— Тем более, если всегда все в порядке. Есть же процент осложнений, значит, вероятность осложнения с каждым днем повышается. Нет, Валя, позовите докторов.

— Да вы что! Меня же засмеют. Спросите у всех — все будет нормально.

— Но я прошу вас, Валя. Позовите докторов. Ну хоть Александра Владимировича. Он не откажет.

— Ну, каждый раз с докторами мучаемся.

«Конечно, доктора-то понимают, что может случиться, на что идут — знают степень риска. Что рискуют и чем рискуют, знают все — степень риска могут знать только доктора».

Этого небольшого отвлечения было достаточно. Он отвлекся от Вали, от руки, от шприца. Ему показалось, что в операционную вошла Тамара. Тамара — анестезиолог, реаниматор. Ему стало спокойнее. Она была в том же халатике, так же привлекательны были ее выпуклые глаза. Он подумал, не давит ли что-нибудь изнутри, — без специалиста все равно не поставить диагноз. Знать надо…

Валя все же обманула его.

Акела опять промахнулся — раньше бы, без болезни, его бы не обманули, но без болезни и обманывать не нужно.

Через мгновение он открыл глаза и подумал, что знать надо не только симптомы, но и сам предмет изучения. Тут он увидел, что перед ним стоит Александр Владимирович, еще какие-то доктора, а он лежит на боку.

— В чем дело?

— Ничего, Боря. Все в порядке. Сейчас повезем на рентген.

— Как? Когда? Уже? Был наркоз?

Доктор, а те же стандартные реакции при просыпании, как и у всех остальных больных. Ничем врачи не отличаются. Просто от самодовольства, порожденного излишней специфической информацией, им кажется, что они иные.

Действительно, все больные, просыпаясь после наркоза, думают, что все еще впереди, когда все уже позади.

Общая история. Обычное дело. Всегда всюду так.

Наркоз все-таки был, и он опять уснул. И сон был ясный, осмысленный, не бредовый, абсолютно реальный.