Игра в бессмертие - [79]

Реальный вкус, реальный запах. Реальные волосы под ладонью. Реальные губы, от которых не оторвёшься.

Это было реальней самого реального реала на свете.

«Ни за что и никогда» мигом кануло в бездну…

Наш поцелуй под грохот выстрелов был на удивление долгим. Затем прозвучал шёпот Кэсс:

— Ты же вчера сказал, что у нас сугубо деловые отношения…

— А ты — что между нами ничего не может быть, — напомнил я.

И Кэсс будто встрепенулась от моих слов:

— Конечно, не может… — она отстранилась. — Не может, Клим!.. Я же… я сама не знаю, кто я…

— Кэсс Рябова, девятнадцать лет, бывшая тестировщица, — мне словно что–то ударило в голову, хотя я и не пил. — Находчивая, красивая… и настоящая.

— Откуда ты знаешь?.. — прошептала она.

— Просто знаю, — сказал я. — Ниоткуда… так бывает.

Это было чистой правдой — и мне было стыдно, что я в её «настоящности» сомневался. А ещё стало обидно, что я глупил накануне: «ни за что и никогда» завело меня не в ту степь…

Иногда разум — плохой советчик. И из–за его занудства я потерял вчерашний день.

— Знаю, Кэсс, — повторил я.

И шагнул к ней.

Я видел, что она боится — не меня, конечно… она боялась отношений вопреки своим же словам… вопреки доводам о том, что и в ВИРТУСе можно не быть одинокой.

Она поверила в свою фальшивость — и боялась её выставить напоказ.

Но за этим её страхом пряталась девушка, не разучившаяся любить… Пряталась другая Кэсс.

И другая Кэсс победила.

Она создала дверь в Убежище — но не затем, чтобы уйти: дверь послушно возникла у неё за спиной, и Кэсс, попятившись туда, увлекла меня за порог.

В Убежище мы буквально ввалились.

Помогая и мешая друг другу раздеться, мы в каком–то диком танце достигли кровати — той, что смахивала на облако. Вспыхнул ночник (Кэсс даже касаться его не пришлось), но я уже видел в свете пульсара, какое у неё великолепное тело… Юное и упругое, оно словно пылало в моих объятьях, изгибалось в бесстыдных позах, но с податливой игривостью отвечало на ласки.

Тонкие пальцы, с пылом царапающие плечи…

Частые вскрики и жар дыхания…

Лавина всех мыслимых видов блаженства, безудержно слившихся в одной точке.

А за окном сияли звёзды, будто за нами наблюдая. Пускай смотрят — мне не жалко.

Мокрые и измождённые, мы с Кэсс лежали в приятной истоме.

Наши ватные тела словно были одним целым, и я чувствовал её приятную тяжесть. Чувствовал волосы у себя на груди. Чувствовал её запах.

Этот запах мне нравился. Нравилось, как она дышит, прижимаясь ко мне. Нравилось, как она молчит.

Мы лежали, лениво лаская друг друга, наслаждаясь тишиной и отсутствием слов.

Конечно, мы вернёмся в «Дворг» — и доберёмся до куклы; решение, как это сделать, я непременно найду. Но сейчас я был рад, что война энписи нарушила наши планы — и спасибо тебе, Взломщик, за этот «тайм–аут»… Если б не он, всё могло сложиться иначе.

Нарушив молчание, Кэсс прошептала:

— А дальше–то что, Клим?..

— Дальше?.. — рассеянно повторил я. — Дальше будет завтра. Потом — послезавтра. Потом… потом опять будет «дальше». Просто будет. Мы с ним как–нибудь разберёмся.

На секунду отстранившись, Кэсс заглянула мне в глаза и вновь положила на меня голову. Её волосы блестели в свете пульсара, будто он желал их коснуться. Если так, то я его понимал.

Мне вдруг вспомнилась фраза, прозвучавшая прежде, чем мы стали близки: «…я сама не знаю, кто я…»

Господи, какая же она глупая!..

А кто мы все — обитатели этой несчастной планеты, бесчисленные клетки чудовищного организма, именуемого человечеством? Погрешности мироздания — или часть некоего вселенского плана? Творцы своих судеб — или рабы неизбежности? Обречённые сгинуть на смертном одре — или имеющие шанс шагнуть в Вечность?..

Вопрос «кто я» задавали себе немногие (по крайней мере, всерьёз) — и ещё меньше тех, кто нашёл ответ. Кэсс ничем не хуже нас, живущих в реале… Уже хотя бы потому, что его себе задаёт.

— Я ведь здесь навсегда… — тихо проронила Кэсс.

— Не только ты, — ответил я. — Любой, кто входит в виртуальность, становится её рабом. Разве это не «навсегда»?

Кэсс помотала головой — хотя это не так–то просто, когда лежишь на чьей–то груди.

— Клим, у тебя есть реал… Хороший он или плохой, но ты можешь выйти…

— Могу, — подтвердил я. — Но в мой реал лучше не выходить. В нём давно уже пусто.

Мы снова какое–то время молчали — и я будто услышал немые вопросы, которые Кэсс не решалась задать.

И почувствовал потребность на них ответить.

Отдав шёпотом команду, я открыл интерфейс.

В «Дворге» нет инвентаря, но мой дворговский аватар принадлежит к классу универсалов, так что в прочих сегментах инвентарь открыть можно. В нём лежат вещи, не относящиеся к играм.

Личные вещи.

Я коснулся ячейки, где была фотография.

Фото выросло в размерах, став голограммой: у озера стоит мальчик, держа пойманного карася. Взгляд лучится восторгом, на который способны только дети.

Кэсс невольно улыбнулась и тихо спросила:

— Твой сын?..

— Ванька… — отозвался я. — День рожденья… Семь лет.

Это фото я не открывал долго, боясь смотреть на него. На другие Ванькины фотографии я смотреть тоже боялся, но на эту — особенно. Светлый радостный день, август, солнце и зной… Я бы просто обжёгся тем потерянным светом, безрассудно решившись в него заглянуть.