Игра теней - [44]

— Я… я не уверен, что готов выступить, — растерянно пробормотал он. — Но тебе я с удовольствием помогу. Неплохо бы сочинить новую песню.

— Да, было бы отлично, — кивнул Пазл. — Я посвятил бы эту песню лорду Толли.

Пазл умолк — видно, прикидывал, что ему сулит это посвящение. Тинрайт меж тем заметил какое-то движение на стене внутреннего двора. Эта стена находилась на расстоянии полета стрелы от сада, где сидели они с Пазлом, наслаждаясь вином, которое шут похитил из кладовой. Поначалу Мэтт решил, что разыгравшееся под действием винных паров воображение заставляет видеть то, чего не существует в действительности. Но в следующее мгновение он отчетливо разглядел женщину в вуали, в длинной шали, накинутой поверх черного платья, и тут же понял, кто это.

— Поговорим после, хорошо? — обернулся он к Павлу и хлопнул шута по плечу, так что тот едва не слетел со скамьи. — Сейчас у меня срочные дела.

Тинрайт бегом пересек сад, огибая пасущихся там овец и коз, словно участвовал в одной из тех игр, что зачастую устраиваются на деревенских праздниках. Пазл, конечно, подумает, что с головой у меня не все в порядке, вздохнул Мэтт. Впрочем, наплевать. Если он и одержим безумием, это безумие сладчайшего рода, и плен его приятен и сладок.

Около оружейного склада Мэтт остановился, рукавом смахнул пот со лба, застегнул камзол на все пуговицы и подтянул штаны. Странно, но в душе его шевелился червячок стыда, словно он предавал свою покровительницу Бриони Эддон.

«Мне не в чем себя упрекнуть, — говорил себе Мэтт, пытаясь задавить этого червяка, — Да, я не желаю читать свои стихи перед Толли и его приспешниками. Но это отнюдь не означает, что я отказываюсь от всех своих притязаний».

Он подошел к подножию башни Волчий Клык и двинулся вверх по наружной лестнице. Мэтт прекрасно понимал, что ему следует сделать вид, будто он столкнулся с прекрасной незнакомкой случайно. К счастью, та не смотрела в его сторону, существенно облегчая обман. Облокотившись на перила, женщина вглядывалась в даль, и ветер играл ее траурной вуалью.

Мэтт подошел к ней так близко, что, по его предположениям, она должна была расслышать его шаги сквозь завывания ветра. Поэт громко откашлялся и произнес:

— Прошу прощения, миледи. Я не знал, что на стене есть хоть одна живая душа. Я частенько поднимаюсь сюда, чтобы подышать свежим воздухом и предаться раздумьям.

Мэтт не сомневался в том, что все это звучит весьма поэтично. На самом деле он отнюдь не считал, что торчать на открытой всем ветрам стене — приятное времяпрепровождение. Несомненно, он предпочел бы сидеть в комнате у весело потрескивающего огня и попивать горячий грог. Но, увы, встретиться с ней он мог только здесь, в холоде и сырости.

Она повернулась к Мэтту, откинула с лица вуаль и устремила на него взгляд холодных серых глаз. Он знал, что кожа ее отличается несравненной белизной и нежностью, но сейчас лицо женщины почти растворялось в сумерках. Мэтт различал лишь блестящие глаза и воспаленно-красный рот.

— Кто вы такой?

Мэтт едва сдержал ликующий вопль. Она проявила интерес к его персоне! Она пожелала узнать его имя!

— Мэттиас Тинрайт, ваш покорный слуга, госпожа.

Он согнулся в почтительнейшем поклоне и уже приготовился поцеловать ей руку, однако ее рука так и не появилась из складок плаща.

— Скромный стихотворец, прежде служивший бардом принцессы Бриони.

Произнеся последнюю фразу, он тут же спохватился, что поставил под сомнение собственную преданность принцессе. К тому же вряд ли имело смысл подчеркивать, что он остался без работы.

— Точнее сказать, я служил и служу принцессе Бриони, — торопливо поправился Мэтт. — Надеюсь, милостью Зории и Тригона она вернется к нам живой и здоровой, — добавил он с благочестивым видом.

На лице Элан М'Кори мелькнуло выражение, смысл которого остался для поэта загадкой. Она медленно повернулась и вновь устремила, взгляд вдаль. Любопытно, почему она носит траур, пронеслось в голове у Мэтта. Путем осторожных расспросов он точно выяснил, что она никогда не была замужем. Неужели она так глубоко скорбит по Гейлону Толли? Они ведь даже не были помолвлены; по крайней мере, так утверждают слуги. Кстати, многие из этих слуг считали Элан слегка чокнутой, но Мэтта это мало беспокоило. Ему достаточно было увидеть завитки каштаново-медных волос на ее белоснежной шее, чтобы у него сладко защемило сердце. Он не знал ничего пленительнее ее глаз — они оставались печальными даже тогда, когда все покатывались со смеху над выходками Пазла.

Прекрасная Элан хранила молчание, а Мэтт в замешательстве переминался с ноги на ногу, опасаясь, что она сочтет попытку продолжить разговор непозволительной дерзостью с его стороны.

— Вы и правда поэт? — неожиданно спросила она.

Мэтт подавил желание похвастаться, что удивило его самого.

— Я давно называю себя поэтом, — произнес он, сам удивляясь собственной скромности. — Но нередко у меня возникают сомнения в собственных способностях.

Она снова устремила на Мэтта взгляд, в котором на этот раз вспыхнула искорка интереса.

— По-моему, нынешние времена благоприятны для поэтов, как никакие другие, мастер…