Вострухин на расспросы отвечал нехотя: «В деревне она». И этим ограничивался. Сергей пребывал в Москве, да если бы и был в Петербурге, то от него едва ли возможно было добиться толку.
Проходили недели за неделями, а о Дуняше не было ни слуху ни духу.
Время брало свое; гнетущая тоска Николая Андреевича превращалась в тихую скорбь.
Настал роковой — чумный — 1771 год. Москва вымирала, и чернь производила в ней неистовства. Для принятия необходимых мер и для водворения порядка туда был послан граф Григорий Григорьевич Орлов. В адъютанты к нему был назначен (не без старания отца) Николай Свияжский.
Находясь в Москве, Николай Андреевич услышал, что раскольники беспоповцы беззастенчиво свозят в свои фиктивные «карантины» в Преображенском мало-мальски ценные вещи из домов, где все обитатели вымерли от чумы. Он захотел лично убедиться в этом и стал караулить у так называемого Преображенского кладбища. Однако дозорные у беспоповцев были хороши: все были вовремя предупреждены, и при Свияжском не провезли ничего подозрительного.
Он хотел было уходить, сознав бесполезность ожидания, как вдруг дверь одного из многочисленных карантинных домиков отворилась и выбежала молодая черница-беспоповка в черном сарафане и черном же платке на голове.
— Гуль! Гуль! — крикнула она, сыпля крошки.
Взглянул на нее Николай Андреевич и обомлел: перед ним была Дуняша.
Не сдержался молодой человек и крикнул:
— Дуняшенька! Дуняша!
Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом и бессмысленно рассмеялась.
— Иди домой! Я вот тебе покажу гулек лествицей! — крикнула толстая женщина.
Выражение тупого, животного страха появилось на лице несчастной Дуняши, она вся как-то съежилась и юркнула в дверь карантинного домика.
«Она или не она?» — это осталось для Николая Андреевича никогда не разрешенной загадкой.
На Невском проспекте как-то встретились двое армейцев.
— Назарьев!
— Кисельников! Ты как попал в Питер? И ко мне не заглянул.
— Только что приехал. Хлопочу об отставке. Женюсь, брат.
— Дай Бог совет да любовь. Э! Да ты — георгиевский кавалер? Ну, как поживаешь?
— Ничего себе. Хочу отцовский хуторок в порядок привести. А у тебя что? Жена здорова?
— Здорова. Наследник у меня есть — этакий бутуз!
— Поздравляю. Как живут Свияжские?
— Старик очень по жене тоскует.
— По жене?
— Да. Ведь Надежда Кирилловна скончалась. Между нами говоря, она отравилась. А раньше, есть подозрение, она хотела отравить мою Олю.
— Бог знает что такое!..
— Последнее время она была, кажется, не совсем в уме. Неделю тому назад женился Николай Свияжский.
— Вот как?
— Да, отец заставил. Только он все ходит какой-то скучный.
— Ну, насильно жениться тоже невесело. Что Лавишев?
— Ничего, прыгает.
Молодые люди засмеялись и пожали друг другу руки.
— Заходи ко мне! — крикнул на ходу Назарьев.
— Постараюсь, — ответил Кисельников.
Однако он не побывал ни у Назарьевых, ни у Свияжских: счастье рождает эгоизм, а у Александра Васильевича было так много счастья впереди в совместной жизни с любимой Полинькой.
