Игра со спичками - [35]

— Вы ничего не понимаете, Мария. Да, конечно, этого теракта бы не было, но возрождение культа личности привело бы к куда более страшным последствиям. Нет, лучше нищета и теракты, чем это. Уж если кому суждено погибнуть, то лучше, если убийца — убийца, а не жрец от идеологии.

— Вы что, маньяк? Ненормальный? Да лучше живым и здоровым на кухне шутить на тему «Партия-Ленин наш рулевой», чем…

— Лучше умереть при демократии, чем жить при коммунизме.

— И Вы бы смогли повторить то же самое, глядя в глаза его матери?

— Мария, Вы говорите так, как будто это я во всём виноват.

— Послушайте. Ведь Вы единственный, кто может всё изменить. У вас же осталась последняя спичка. Неужели Вы этого не сделаете?

— Мария, спросите у людей, когда им лучше жилось: при социализме или сейчас. Спросите у А. Я уверен, что он не захотел бы возвращения «власти рыл»…

— А судьбу О. и других в «Норд-Осте» решали разве не «рыла»? Когда А. соглашался на этот эксперимент, то он не знал об этой страшной цене. Нет, я помню, как он плакал, тогда… Он пел: «Ты спасти захочешь друга, да не выдумаешь, как…» Если бы он знал об этой возможности, то я уверена, что…

— Поймите, Мария, я всю жизнь боролся с тоталитаризмом. Неужели Вы рассчитываете на то, что я собственноручно пущу прахом результаты своих трудов?

— Как вам не стыдно!

— Мария, ну спросите собственных родителей, когда им было лучше, тогда или теперь. Им, по крайней мере, не приходится теперь опасаться, что собственная дочь донесёт на них в КГБ, и тратить свою жизнь на тупое стояние в очередях.

— Они теперь стоят в очереди в Царствие Небесное, — со злостью ответила я. — Они погибли из-за последнего теракта.

— Вот как… Поймите, мне очень жаль…

— Неправда, никого вам не жаль. Было бы жаль, отдали бы спичку. И все были бы теперь живы и здоровы!

— Зато теперь нет ГУЛАГа и не арестовывают за политические убеждения, — я поняла, что круг замкнулся и всё бесполезно, но меня как будто заело. Уж очень мне не хотелось расставаться с надеждой его пристыдить. И теперь от просьб я перешла к упрёкам:

— Не арестовывают! — крикнула я, и топнула ногой, — Ха! А скольких Вы угробили ради удовлетворения своей идиотской мести! Число жертв от реформ превзошло самые ужасные репрессии в несколько раз! И пока мы не вернёмся к социализму, кровь так и будет литься рекой! Ответьте мне, господин «совесть нации», неужто Вас совсем-совсем не смущает эта невинная кровь?

— Поймите, чтобы сбросить давление бесчеловечной идеологии…

— И ради этой идеи Вы согласны на миллионные жертвы?

— Да. Социализм должен быть уничтожен. Иначе будущее человечества…

— И это говорите Вы, который проповедовал, что каждая человеческая жизнь бесценна! О, тогда Вы были вынуждены носить маску гуманиста и картинно плакать о жертвах репрессий! А на самом деле Вас раздражали отнюдь не кровь и не насилье, всего этого сейчас гораздо больше, но ныне Вы вполне довольны. Вас раздражала необходимость считаться с тем высоким морально-этическим идеалом, который существовал в обществе. Считалось стыдным думать только о себе и плевать на свою страну, а именно это Вы и предпочитали делать. Потому что защищая «права человека», Вы защищали себя и только себя, ведь всех остальных Вы полноценными «человеками» не считали!

— Я не буду с вами спорить, так как понимаю ваше состояние. Вы только что потеряли родителей…

— Из-за вас!

— Я не знал, что погибнут именно они…

— А если бы другие, те, кого Вы не знали, тогда ничего? Ну да, сейчас же не Советская власть, когда «чужой беды не бывает»…

— Но я же не могу Вам их вернуть.

— Можете, да не хотите.

— Поймите, Мария, я собирался потратить эту спичку совсем на другое…

— На сокрушение коммунизма в какой-нибудь другой стране? Где? На Кубе? В Китае? Чтобы обречь на страдания ещё миллионы людей!

— Не обречь, а освободить от невыносимого гнёта…

— И от жизни заодно.

— Горе ослепило вам глаза, но поймите, потомки оценят…

— Я уже сказала, что они Вас проклянут! Иные уже проклинают.

— Вы имеете в виду себя?

— Не только! По счастью, я не одна такая! За коммунистов голосуют миллионы!

— К сожалению. Я был лучшего мнения о людях.

— Ваше мнение оставьте при себе. Отдайте спичку!

— Чтобы Вы вернули коммунизм? Никогда! Я не хочу попасть в психушку!

— Знаете, если Вы убили столько людей и вам не стыдно, то Вы действительно объект исследований для психиатров, — сказала я как можно более едко. Но ни упрёки, ни мольбы не действовали на эту ледяную статую. Ему действительно было всё равно. Несколько минут мы молчали. Говорить нам было больше не о чем. Я вспомнила слова мамы о том, что всех-всех надо любить, жалеть и прощать. Чтобы ты сказала, мама, если бы слышала вот это? Ведь именно вспоминая твои советы, я пыталась уговорить его и решить дело миром. Как если бы ты по-прежнему стояла рядом и контролировала мои поступки со своей колокольни. Может, ты и в самом деле меня осудишь, но такого простить нельзя. Когда он сказал: «До свидания, Мария», я набросилась на него с криками: «Мерзавец! Сволочь!» Тихая и послушная Маша как будто испарилась. Я обратилась в разъярённую тигрицу. Как мне хотелось дотянуться до его горла! Я не знаю даже, за что я ненавидела его больше — за то ли, что он всех погубил, или за то, что ещё тогда, при жизни, всех обманул. Как мне хотелось услышать его предсмертный хрип! В голове у меня вертелась сумасшедшая мысль, что на том свете ему придётся посмотреть в глаза всем тем, кого он погубил, а может быть, даже схлопотать от них в морду, как киплинговскому политику. Ведь он тоже «лгал доверчивым и юным, лгал птенцам»!