Игра со смертью - [11]

— Так это же то, что нужно, — печально проговорила Туся.

— А мне бы хотелось настоящего огня, пожара, костра, — разгорячилась Лиза.

— Угу, — подтвердила Туся. — Эти костры известны еще со времен инквизиции.

Туся подумала о себе. Любовь к Егору была таким костром — ярким, но уничтожающим, и Туся сейчас была бы совсем не прочь посидеть около камина с чашкой кофе.

«Смешная Лизка, — думала она, — отказывается от теплых и прочных отношений, и ради чего? Ради того, что ее уничтожит».

Тусе казалось, что она знает наверняка: любовь — это зло, любовь — это то, что ранит и убивает.

— Зайдешь еще как-нибудь? — спросила она Лизу, стараясь придать голосу беззаботность.

— Ага, — отозвалась Лиза. — Завтра. И каждый день.

Простившись с подругой, Туся хотела вернуться в палату, но почувствовала, что кто-то за ней наблюдает. Она оглянулась и увидела, что на лестнице, куда вела приоткрытая дверь, на подоконнике сидит и курит странный человек.

— Ой, — от неожиданности вскрикнула Туся.

— Ты меня испугалась? Неужели я такой страшный? — невозмутимо спросил незнакомец.

Туся пригляделась к нему и отметила, что он постарше ее, что у него длинные густые волосы, завязанные в хвост, брови, сросшиеся на переносице, и смуглое лицо.

«Какой странный, — подумала Туся. — Никогда не встречала людей с такой яркой внешностью».

И действительно, у незнакомца были вишневые, как будто подведенные губы и темно-карие, бездонные глаза.

— И давно ты подслушиваешь? — спросила Туся.

— Я и не думал подслушивать, просто вышел покурить, — и после паузы добавил: — Но слышал все.

Туся оторопело смотрела на незнакомца. Обычно люди, даже если и подслушивают, считают нужным это скрывать. Но незнакомец был не похож на других людей.

— Значит, уютный камин. Так, Туся?

— Откуда ты… — начала Туся, но остановилась на полуслове. Она хотела спросить, откуда он знает, как ее зовут, но глупо об этом спрашивать человека, который подслушал историю всей твоей жизни.

— Кстати, меня зовут Герман, — сказал он и соскочил с подоконника. — И я — то, что ты ищешь.

Туся заметила, что Герман очень высокого роста, на полторы головы выше ее самой.

«Какое редкое имя — Герман. И красивое, подумала она. — Интересно, что он здесь делает?»

— Ты, наверное, думаешь, что я здесь делаю, неужели я тоже ненормальный?

Герман произнес эти слова, кривляясь, нарочито испуганным голосом, и Туся засмеялась.

— Так?

— Ну, почти, — все еще смеясь, ответила она.

— Я — в норме, — уже серьезно сказал Герман. — Меня сюда родители устроили, чтобы от армии откосить. Знаешь, как это делается? Напишут в карте, что я псих, и не придется два года в сапогах маршировать.

— А-а-а, — понимающе протянула Туся. Ясно.

— Я все слышал. Похоже, у тебя большое разочарование. У меня тоже, и мне кажется, мы могли бы друг другу помочь.

Герман посмотрел на Тусю так, что ей стало неловко, и она отвела глаза. Она знала, что понравилась ему, и от волнения ей казалось, будто тропический цветок распускается у нее в животе.

«Он красивый, — думала Туся. — Если бы не Егор, я бы, наверное, смогла его полюбить. — Но тут же одернула себя. — Я только что его встретила. И встречу в больнице нельзя назвать романтической. Я совсем его не знаю».

— Мне надо идти, — произнесла она, но не сдвинулась с места.

— В какой ты палате? — спросил Герман. Туся назвала.

— Я как-нибудь зайду к тебе вечерком. Договорились?

«Какая наглость!»— подумала Туся.

— Договорились, — сказала она вслух.

7

Утром следующего дня Туся проснулась оттого, что в палату, гремя ведром и шваброй, зашла тетя Поля и проворчала:

— Ухажер твой в дверь ломился — ни свет ни заря. Пропустите, говорит, и все тут.

— Какой ухажер? — чуть хрипловатым со сна голосом спросила Туся. Она оглядывалась по сторонам, силясь понять, где она находится и чего от нее хотят в такую рань.

— Уж и не знаешь, кто к тебе ходит, цветы носит? Ну и молодежь пошла! — Нянечка широко улыбнулась, отчего лицо ее стало по-детски беззащитным, и протянула Тусе букет, который прятала за спиной.

— Это мне? — удивил ась Туся.

— Ну не мне же, — с притворным недовольством отозвалась нянечка. — Хотя я бы не отказалась. Ничего не скажешь — видный парень.

Туся села на кровати и взяла букет. Это были гвоздики в шуршащей обертке, три белых гвоздики с красными прожилками.

— Его не пустили? — упавшим голосом спросила Туся.

— Конечно, кто ж его пустит в такую рань. Все-таки больница, а не проходной двор. А ждать он не мог, спешил, видно, куда-то.

— В школу, — кивнула Туся. — У нас с этим строго.

Тетя Поля уже вышла в коридор, гремя пустым ведром, когда Туся вскочила с кровати и, как была, босиком и в пижаме, бросилась за ней следом.

— Что он сказал? — прошептала она. — Он ничего не просил мне передать?

— А как же! Я его спросила: ничего, дескать, девчонке твоей не передать? А он и отвечает: «Сейчас Я ей несколько слов черкну». Ну и написал тебе чего-то, разве ты не нашла в букете?

Туся не успела даже поблагодарить нянечку.

Она спешила прочесть заветную записку. «Какие красивые цветы!» — подумала она и прикоснулась тубами к гвоздикам. Действительно, в их листьях скрывалась записка — обычный лист в клетку, неровно вырванный из тетради. Корявым почерком на нем было написано всего несколько слов: