Игра с тенью - [24]

— Сколько вам тогда было? — спросил я.

— О, дайте-ка подумать. — Она втянула щеки и принялась считать на пальцах. — Шестнадцать, сэр, или около того.

На этом можно было завершать дело, потому что я прекрасно помнил, как отец мне рассказывал о последней зимней ярмарке: «Посередине, Уолтер, был большой проспект, где гуляли леди и джентльмены, и его назвали Сити-роуд», — и я знал, что это была зима 1813-го. Если ей тогда было шестнадцать, то она должна была родиться в 1797 году, когда Тернер был уже удачливым художником; всего за два года до того, как он переехал с Хэнд-корта на Харли-стрит. Может, в том, что она рассказывала, и были остатки истинных воспоминаний о его семье, но правда была неразличимо перемешана с воспоминаниями о ее собственной жизни, будто отражение в разбитом зеркале.

Я встал, чтобы уходить, поблагодарил старуху, дал ей шесть пенсов (она оставила их лежать на раскрытой ладони, будто ожидая, что я могу еще что-нибудь добавить) и поманил девочку. Но мы едва дошли до двери, когда снизу на лестнице послышались торопливые шаги, и женский голос закричал: «Сара! Сара!» Девочка охнула и застыла на месте; потом, повторяя с плачем: «Мама с меня шкуру спустит!» — она убежала обратно в альков и спряталась, как могла, за одеялом, служившим занавеской.

— Ну что ты, — начал я, — с чего ей сердиться?… — но тут в комнату ворвалась женщина. Ей было лет тридцать, одета она была бедно, но прилично, и, должно быть, когда-то была красива; усталость и разочарование, как армия победителей, оставили на ее лице свои разрушительные следы. Она лихорадочно огляделась и, не заметив сразу дочери, угрожающе ткнула в меня пальцем.

— Где моя девочка? — спросила она, тяжело дыша. Голос у нее был тихий, но от эмоций, которые она едва сдерживала, он дрожал и срывался, а глаза — очень похожие на глаза дочери — горели гневом.

Не желая предавать девочку и не желая лгать, особенно в такой безвыходной ситуации, я промолчал. Но, должно быть, я невольно выдал ее, потому что взгляд мой метнулся к алькову. Женщина сразу все поняла и двинулась к кровати. Я сумел преградить ей дорогу, но девочка уже выдала себя, захныкав, а потом покинула свое хрупкое убежище и спряталась за моей спиной.

— Что ты натворила, кошка ты этакая? — сказала женщина, бросаясь к ней и занося руку, словно для удара.

Девочка не ответила, а только еще сильнее вжалась в узкое пространство между мной и стеной; но Дженни Уоттс захлопала в ладоши и снова засмеялась, будто это все было устроено специально для ее развлечения.

— Она ничего плохого не сделала, — сказал я, коснувшись плеча матери, чтобы удержать ее.

— Я бы и не догадалась, если б не Сэм Телфер, — сказала женщина, игнорируя меня и обращаясь к девочке. — Я вышла всего минут на десять, только за закруткой, возвращаюсь, и он мне говорит, что джентльмен тебе денег дал, а ты его сюда отвела.

— Я всего лишь попросил ее отвести меня к миссис Уоттс, — сказал я.

— Ах, вот как это теперь у вас называется! — воскликнула женщина, внезапно поворачиваясь ко мне.

Я напрягся; ее так трясло, что я уже ждал, что она не сдержит гнева и, пожалев дочь, выплеснет его на меня. Но через пару секунд она взяла себя в руки и только сжала кулаки, сказав со жгучим презрением:

— Отвести тебя к миссис Уоттс!

Мне хотелось закричать: «Господи, женщина, за кого ты меня принимаешь? У меня у самого дочь!» — но я знал, что это будет бесполезно. Глядя на мужчину перед собой, она видела не меня, а кого-то совсем другого. Весь ее жизненный опыт научил ее, что джентльмены заговаривают с девочками на Мэйден-лейн и дают им деньги с одной-единственной целью, и, что бы я сейчас ни сказал и ни сделал, это не убедит ее, что я скорее бы умер, чем тронул ее дочь.

— Я ничего такого не делала! И он тоже не делал! — закричала девочка, вдруг выскакивая у меня из-за спины и задирая платье. — На, посмотри сама, если не веришь мне!

Не проронив ни слова, женщина так и сделала, помедлив лишь на секунду, чтобы чуть натянуть одеяло, чтобы не позорить дочь еще больше.

Наконец она что-то буркнула себе под нос и отошла. Она ничего не сказала, просто посмотрела на меня; я впервые увидел в ее глазах сомнение, и она как будто стала меньше ростом, будто воздушный змей, который потерял ветер и начал оседать. Я почувствовал, что на мгновение преимущество было на моей стороне, и решил им воспользоваться.

— Я не стану оскорблять вас, предлагая вам еще денег, — сказал я, — но у Сары есть шиллинг, который она заработала честно, приведя меня сюда. Думаю, вам лучше бы потратить его на доктора: кашель звучит опасно, его бы надо подлечить.

И не успела она ответить мне или приказать девочке вернуть шиллинг, как я удалился, закрыв за собой дверь, и прошел обратно по улице, вызвав лишь тихий шепоток да презрительные смешки мальчишек. Через несколько минут я был на Стрэнде, и его уличные торговцы, газовые фонари и толпы веселых театралов заставили меня почувствовать себя так, будто я проснулся после кошмарного сна.

Прости, дорогая, если то, что я описал, тебя расстроит; но, как ты можешь себе представить, это очень встревожило меня, а мы договорились не иметь друг от друга секретов. Меня мучает не только мысль о бедной девочке с ее матерью и о том, что я, пусть ненамеренно, добавил новых забот в их тяжкую жизнь, но еще и неизбежный вопрос — зачем Раскин вообще предложил мне сходить на Мэйден-лейн? Наверняка он понимал, как понимаю я сам, стоит только об этом задуматься, что по прошествии шестидесяти лет почти невозможно найти кого-то, кто бы помнил Тернеров. Тогда зачем (если не подозревать его в жестокости, а я не хочу верить, что он мог быть так жесток с человеком, который не причинил ему никакого вреда) он послал меня в вонючие трущобы, откуда давно исчезли все следы этой семьи?