Игра Первых - [36]

– Ты всё время отталкиваешь меня, – огорчался Хэммил. – Не сопротивляйся, Алейн!

К концу каникул им удалось. Результат оказался ошеломляющим! Алейн и Хэммил даже не подозревали, что возможно блаженство, подобное тому, которое они испытали, смешав свой Свет! Их сознания слились, открывая каждую ячейку памяти, каждое желание другого! Узы, связывающие А-демонов, стали неразрывны. Увлёкшись, они не позаботились о выборе воплощений. Однако их взаимная тяга оказалась столь велика, что и в случайных воплощениях Алейн и Хэммил сумели-таки найти друг друга. Память о той встрече, самой короткой и печальной из всех, навсегда осталась с ними.

* * *

Закончив с могилкой для отрока-послушника, молодой монах зачем-то свернул в глухой монастырский сад. Продираясь через крапиву и сгоняя с лица настырных слепней, он изумлялся самому себе: какого дьявола его понесло в сад? Вдруг кто из братьев увидит и доложит настоятелю? Ладно, возникнут вопросы – отговорится, что пошёл через сад, чтобы крапивные жала и укусы слепней дополнили практики усмирения плоти. Хотя вряд ли ему поверят. Для усмирения плоти настоятель придумывал столь изощрённые истязания, что отроки-послушники переходили в лучший мир один за другим.

Внезапно лодыжку монаха что-то царапнуло. Он раздвинул лопатой крапивные стебли и присел. Из сухой земли торчали две голые веточки с короткими шипами. Отчего-то в глазах у него защипало. Остриём лопаты он обрубил крапиву вокруг веточек и взрыхлил землю. После ночной молитвы монах не лёг спать, а бесшумно выбрался из кельи, сжимая кружку, которую во время ужина стащил из трапезной. Лето стояло засушливое, и он нёс веточкам воду. По счастью, никто его не заметил. Исчезнувшую кружку так и не нашли, но слежка братьев друг за другом усилилась, и в течение недели монах не решался предпринимать ничего, что могло бы навлечь на него подозрения. Возможность попасть в сад представилась, когда его снова послали на погост[1]. И какова же была его радость, когда на месте двух голых веточек монах увидел маленький зеленеющий кустик! Он ещё раз взрыхлил почву и помолился о дожде.

Каждый день в час, посвящённый размышлениям о смерти, перед его глазами возникал кустик с аккуратными зелёными листиками и маленькими шипами на веточках. В часы, отведённые для молитв, монах молился за кустик – чтоб не засох, чтобы корни не подгрызли мыши…

До конца лета ему удалось навестить кустик ещё трижды. Заботами ли монаха или его молитвами, но тот уверенно рос и становился всё краше. Потом зарядили дожди, ветры сдували с деревьев листву, крапивные стебли пожухли – приближалась зима. Монаха послали на заготовку дров. Воспользовавшись таким удачным заданием, он нарубил лапника и поспешил к своему кустику, чтобы укрыть его от скорых заморозков. А добравшись, обомлел: ему навстречу тянулся побег с алеющим бутоном!

Благоговейно опустившись на колени, монах прикоснулся к лепесткам. Словно дожидаясь этого момента, крайние лепестки раскрылись, и воздух наполнился таким благоуханием, что у монаха закружилась голова! Ему хотелось сорвать цветок, который дарил ему кустик, и хранить возле сердца, никогда с ним не расставаясь. Но даже под рясой цветок не спрячешь, не скроешь его аромат. Вздохнув, монах поцеловал лепестки и укрыл кустик еловым лапником.

Всю бесконечную зиму монах мечтал лишь о том, чтобы скорее снова увидеть кустик с прекрасным цветком! Мечтал, когда ворочался на плите в стылой келье, не в силах уснуть из-за холода и голодных резей в животе. Мечтал, копая подземные туннели, коля дрова для кухни, выдалбливая домовины для усопших…

Наконец зажурчали ручьи. Вся братия ещё спала, когда монах покинул келью. До подъёма оставалось часа два, и он надеялся успеть. Сугробы осели, но снег вокруг маленького холмика из лапника ещё лежал. Монах осторожно приподнял ветви, и его сердце бешено заколотилось: к нему тянулся бутон!

В стылом воздухе разлилось дивное благоухание, и монах забыл обо всём! О раннем подъёме, о том, что его хватятся и доложат настоятелю… Бог явил чудо! Постижение истины пронизало его восторгом, острым до слёз! А в следующий момент на его затылок обрушился удар посоха, и двое братьев выкрутили ему руки.

– Так-так, – усмехался настоятель. – Я-то думал, ты просто прелюбодействуешь, но всё обстоит гораздо хуже… Что у нас тут?

Толстый сучковатый посох принялся расшвыривать ветви лапника, монах рвался, чтобы защитить свой кустик, но братья, вцепившиеся в него, держали крепко. Вдруг настоятель взвыл:

– Дьявол! Здесь дьявол!

Солнечный луч упал на кустик, и алые бутоны вспыхнули светом.

– Нет! – пронзительно закричал монах. – Это чудо, явленное Богом! Богу не угодны страдания! Не угодны ваши истязания плоти! Бог есть Свет! Богу угодна красота! Богу угодна любовь!

Тяжёлый посох разбил ему губы, превратив зубы в крошево, а затем стал сбивать пламенеющие бутоны.

– Одержимого дьяволом в цепи! – орал настоятель. – Дьявольский куст сжечь!

* * *

– Воплотиться в розовый куст! – кипел от негодования куратор, разбирая тот «тест». – Это выбор, достойный А-демона второго уровня?! Отвечай, Алейн! Почему бы тебе не воплотиться в лишайник? Или в планктон?