Игра об Уильяме Шекспире продолжается, или Слова, слова, слова... - [30]

В 2002 году израильский переводчик Борис Борухов (в дальнейшем — Б.Б.) даже основал специальный русскоязычный сайт под названием «Игра об Илье Гилилове, или Неразгаданный Шекспир», чтобы, как он объяснил, публиковать там «циклы» своих статей с критикой книги Гилилова; летом 2006 года сайт ещё продолжал функционировать. Прецедентов такого долголетия интернетовского сайта, целиком посвящённого одной книге, наверное, немного; общий объём «критических циклов» и откликов на них значительно превышает объём обсуждаемой книги.

Свою задачу Б.Б. видит в том, чтобы искать и находить в «Игре об Уильяме Шекспире» ошибки (разумеется, это его право). Но дело в том, что к ошибкам и даже «сознательному обману читателей» он относит всё, что ему непонятно или с чем он не согласен; на этом основании рецензент объявляет ряд фактов и гипотез, содержащихся в книге, «опровергнутыми», «разоблачёнными» и т.п. Рассмотрим несколько таких случаев.

В книге воспроизведён открытый моими коллегами по исследованию честеровского сборника уникальный водяной знак (филигрань), изображающий единорога с искривлёнными задними ногами. Всего на бумаге честеровского сборника (всех имеющихся экземпляров) шесть видов водяных знаков; не менее трёх из них изображают разных единорогов, но самым важным, самым ценным из них является этот — с искривлёнными ногами (возможно, в результате повреждения фабричной сетки). То, что это всё-таки единорог, подтверждено экспертами Фолджеровской и Британской библиотек, но ценность данной филиграни определяется не её принадлежностью или непринадлежностью к филиграням «единорог», а уникальностью рисунка, дающей возможность уточнять интересующую нас датировку в случае обнаружения каких-либо других книг или документов, напечатанных (написанных) на такой бумаге. Кстати, один солидный английский научный журнал уже перепечатал из «Игры об Уильяме Шекспире» изображение нашего «дефективного» единорога для исследователей, которые захотели бы заняться его поисками для проверки датировки.

Однако не разбирающийся в проблемах использования филиграней в научных исследованиях Б.Б. обвиняет меня в умышленном сокрытии остальных (неуникальных) филиграней от читателей (!), а заодно доводит до всеобщего сведения, что воспроизведённое в «Игре» существо — никакой не единорог и вообще «не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка». И это после того, как значение открытия уникального водяного знака было разъяснено в первом (2000 г.) издании настоящей брошюры, которое Б.Б. читал...

Особенно много опровержений вызывают у Б.Б. разделы в «Игре об Уильяме Шекспире», связанные с Беном Джонсоном и отношениями последнего с Рэтлендами. В «Игре» впервые определены прототипы героев и адресаты ряда очень важных поэм и поэтических посланий Джонсона; Рэтленды и их окружение занимают здесь одно из первых мест. За годы, прошедшие после выхода «Игры» на русском, а потом и на английском языке, никто ещё не смог доказать ошибочность какой-либо из этих идентификаций (это, конечно, не значит, что в книге вообще нет неточностей или спорных гипотез). Поскольку причастность Бена Джонсона к шекспировской тайне мало кем оспаривается, нелишне подчеркнуть, что из всех «претендентов» на роль Шекспира такие близкие и непростые (и документально подтверждаемые) отношения у Джонсона были только с Рэтлендами, особенно с дочерью Филипа Сидни, о которой он уже после её смерти сказал, что в искусстве поэзии она не уступала своему великому отцу. До «Игры» эти отношения оставались почти неизученными, несмотря на неоднократные свидетельства самого Джонсона. Достаточно вспомнить Елизавету Сидни-Рэтленд в образе джонсоновской «Чарис», или «Юфими», или добровольно покидающей этот несовершенный мир героини 4-й поэмы из «Леса». А ведь есть ещё и прямое указание Джонсона на хозяев замка Бельвуар, где собираются «поэты Бельвуарской долины», и знаменитая, теперь по-новому прочитанная поэма «Памяти любимого автора Уильяма Шекспира». Все эти и другие важнейшие свидетельства, похоже, оппонента совсем не заинтересовали; зато странную реакцию вызвал у него эпизод с известным ранним посланием Джонсона к дочери Филипа Сидни, в котором она названа по имени.

В 1616 году, то есть уже после ухода из жизни Елизаветы Сидни-Рэтленд, Бен Джонсон, издавая собрание своих сочинений, поместил там рядом со своими стихотворениями о Феникс из честеровского сборника своё раннее послание (1600 г.) к ней. Но при этом он демонстративно — на полуфразе — отбрасывает окончание послания, когда от отца Елизаветы, великого поэта Филипа Сидни, переходит к её мужу. В этом собрании — более полутора сотен произведений, но такой обрыв — единственный, уникальный, так же, как и сделанная Джонсоном пометка: «окончание утеряно». Джонсон сам редактировал это издание и, безусловно, мог восстановить или заменить несколько «утерянных» строк. Отброшенное (якобы утерянное) окончание, где говорится о Рэтленде, сравниваемом с великим поэтом Сидни, было найдено только в XX веке в рукописном списке. История с демонстративным (для посвящённых) обрывом послания — важное свидетельство о завесе секретности, окружавшей Рэтленда и его занятия, и о причастности Джонсона к этой тайне. Но нашему оппоненту эта абсолютно достоверная история не понравилась, и он не только опустил в переводе джонсоновского текста сравнение Рэтленда с великим Филипом Сидни, но и сочинил свой собственный вариант послания к давно оставившей этот мир замечательной женщине — развесёлую новогоднюю открытку: «Здравствуй, Лиза, Новый Год!».