Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [8]

Мировое шекспироведение накопило большой и поучительный опыт интерпретации сонетов Великого Барда, поисков их реальных героев, в первую очередь Смуглой леди и Белокурого друга. Существует колоссальная и с каждым годом пополняющаяся литература об этом знаменитом цикле из 154 стихотворений. Количество различных, часто взаимоисключающих одна другую гипотез исчисляется многими десятками. И хотя ещё такие поэты, как Гёте и Уордсворт, утверждали, что в сонетах Шекспира нет ни одной буквы, не пережитой, не прочувствованной поэтом, что сонеты —ключ, отмыкающий Шекспирово сердце, сегодня, обозревая пирамиду написанных о них трудов, мы имеем мало оснований считать работу завершённой. Труднейшая литературоведческая задача со множеством неизвестных продолжает оставаться открытой и может остаться такой, пока учёные не будут располагать более достоверными представлениями не только о творческом и интимном окружении Шекспира, но и о нём самом.

Что же, казалось бы, тогда говорить о «Феникс и Голубе» — поэтическом произведении, гораздо более трудном для понимания, чем сонеты, содержащем загадочные намёки чуть ли не в каждой строке? Что определённое мы могли бы надеяться узнать о её героях, скрытых за аллегорическими именами, что нового могли бы установить из неё о самом Уильяме Шекспире после такого почти обескураживающего опыта двухсотлетнего изучения сонетов? Можно добавить, что некоторые исследователи давно высказывали сомнения в действительной принадлежности поэмы Шекспиру, а крупнейший биограф Шекспира Сидни Ли, говоря в конце XIX века о загадочности этого произведения, добавил такую фразу: «К счастью, Шекспир не написал больше ничего в таком же роде»^{1}.

Нет сомнения, что поэму ждала бы в лучшем случае участь сонетов, которые позволяют услышать биение сердца поэта, но не дают возможности увидеть его лицо, если бы она не являлась составной частью целого поэтического сборника, странного и необычного во многих отношениях и посвящённого этим же таинственным Голубю и Феникс.

Но, прежде чем отправиться в странствие по лабиринтам старинного фолианта (где нитью Ариадны могут служить лишь научные методы и стремление к истине, а не упование на традиции и авторитеты), надо вспомнить о мифической птице Феникс, перешедшей из древней легенды в литературу шекспировской Англии.

Легенда о чудесной птице Феникс

По древнему преданию, отражённому в античной литературе, чудесная птица Феникс жила в полном одиночестве в сказочной Аравии; гнездо её расположилось на одиноком дереве. Птица якобы доживала до пятисот лет, после чего сама готовила себе погребальный костёр, в пламени которого сгорала, а из её пепла чудесным образом рождался новый Феникс — и опять он был единственным в мире. Красивый миф мог бы символизировать бессмертие и беспрерывное возобновление чуда Бытия…

В английской литературе образ Феникса появляется ещё в Средневековье (VIII—IX вв.), сначала как аллегория Христа, умирающего и воскресающего по божественному предопределению. У елизаветинцев этот образ встречается часто, но, как правило, не ассоциируется с религиозными сюжетами; придя в Англию на этот раз вместе с другими дарами итальянского и французского Возрождения, он несёт на себе черты петраркианской и ронсаровской трактовки легендарного образа. Петрарка, говоря о красоте и неземном очаровании своей Лауры, несколько раз уподобляет её Фениксу, так же поступает Ронсар в своих «Сонетах к Елене». Английские поэты XVI—XVII веков чаще всего использовали это имя — Феникс — как синоним слова «чудо» для выражения уникальности, необыкновенных достоинств выдающихся личностей. Многократно Фениксом называли королеву Елизавету, и это было верноподданнейшей лестью, изысканным комплиментом монархине, так долго и «счастливо» правившей страной, победившей могущественных врагов, благополучно избежавшей стольких опасностей. Фениксами величали и других выдающихся людей эпохи, вкладывая в это имя высшую, самую лестную оценку их талантов и заслуг. Так, например, Фениксом часто называли великого поэта, кумира елизаветинцев Филипа Сидни, особенно в элегиях на его трагическую безвременную смерть. В элегии Мэтью Ройдона, помещённой в специальном поэтическом сборнике «Гнездо Феникса» (1593 г.)^{2}, Голубь, Соловей, Лебедь, Феникс и Орёл оплакивают Астрофила — в этой поэтической аллегории много общего с шекспировской поэмой. Ранее, в 1591 году, в элегии, опубликованной в сборнике «Беседка отдохновения»^{3}, поэт Николас Бретон упрекает смерть, которая, забрав Филипа Сидни, убила Феникса, но через несколько строк среди «птиц», скорбящих о невосполнимой утрате, мы видим и Феникса — это, как и у Ройдона, уже новый Феникс, восставший из пепла своего предшественника. Ибо этим именем нередко специально подчёркивалась преемственность или наследственность редких качеств, большого таланта.

В каждом отдельном случае необходим тщательный анализ контекста, в котором встречается образ Феникса, чтобы определить, какие элементы древней легенды и позднейших традиций использовал автор, какой степени творческой трансформации эти элементы подверглись и какие новые черты добавлены им самим. При этом анализ текстов должен сочетать литературоведческий подход с научно-историческим, ибо только такое сочетание позволяет правильно определить возможность и допустимую степень отождествления тех или иных явлений и персонажей. Увлечение какой-то одной стороной анализа — узколитературоведческой или узкоисторической — и пренебрежение другой приводят к распространённым ошибкам: поспешной и необоснованной идентификации или, наоборот, сведению художественной образности произведения к пустой традиционной форме или к абстракциям, лишённым актуального для своего времени содержания.