Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [31]

Мотивы, которыми могли при таком варианте руководствоваться сначала Блаунт, а потом Лаунз, представляются достаточно нелогичными и непостижимыми для каждого, кто попытается в них проникнуть. Если в какой-то момент между 1601 и 1611 годами некая опасность действительно угрожала изданию, самым простым и естественным для Блаунта было уничтожить нераспроданный или несброшюрованный остаток. Он, однако, предпочёл прятать этот — предполагаемый — остаток в течение долгих десяти лет, невзирая на серьёзнейшие изменения, происшедшие в стране в эти годы. Если ещё можно с натяжкой допустить, что кто-то из власть имущих увидел в вышедшей без надлежащей регистрации книге недозволенный намёк на королеву Елизавету и графа Эссекса (хотя и тогда, как и сегодня, обнаружить такие намёки было чрезвычайно трудно), то какое значение вообще эти соображения могли иметь после смерти королевы, то есть после 1603 года? (Да ив 1601 году ни Блаунт, ни типограф Филд, ни кто-либо из авторов не пострадал, как это бывало в подобных случаях. Так, в 1605 году те же Джонсон и Чапмен оказались в тюрьме только за расценённые как политически вредные пассажи в пьесе «Эй, на Восток!».)

Известно чрезвычайно благосклонное отношение короля Иакова к уцелевшим соратникам Эссекса и его достаточно равнодушное отношение к памяти покойной королевы Елизаветы. В любом случае после 1603 года Блаунт (очень активный и влиятельный именно в этот период) мог спокойно распродать остатки тиража, если таковые у него действительно были. Но выходит, что он ещё долгие годы продолжал прятать книгу (или начисто забыл о ней), после чего передал «остатки» другому книгоиздателю, который нелепо искажает её выходные данные, ставит зачем-то эмблему другого типографа и в таком виде отправляет книгу в продажу. И опять ни Блаунт, ни Лаунз не регистрируют книгу, в которой напечатаны не содержащие ничего крамольного (не так ли?) произведения известных поэтов. Почему? Что им могло мешать теперь?

Сторонники гипотезы Брауна тоже привычно называют лондонский экземпляр «вторым изданием» сборника. Но, объясняя десятилетнюю разницу, отличающую его титульный лист от фолджеровского, они не могут, конечно, ссылаться на дело Эссекса и связанные с ним опасности для издателя. Вместо этого предполагаются причины чисто коммерческого характера. Сначала — та же выдуманная версия о том, что Блаунт не смог распродать весь отпечатанный тираж. Известно, что приблизительно в 1609 году он передал свою книжную лавку «Голова епископа» Лаунзу. Поэтому возникает предположение: очевидно, вместе с лавкой были переданы и остатки нераспроданных книг, в том числе и «Жертва Любви» (будто бы пролежавшая в лавке восемь лет). Далее уже знакомое: книга по-прежнему не пользовалась спросом, вот и пришлось Лаунзу ещё через два года выдирать у пресловутого «остатка» титульные листы и т.п.

Как видим, привычное представление о том, что в 1611 году продавался с новым титульным листом остаток тиража 1601 года, наталкивается на множество серьёзнейших несоответствий, преодолеть которые можно путём явных натяжек и домыслов, далёких от подлинных реалий и логики.

Напомню главное: подтверждений того, что книга Честера вообще была в продаже, тем более что у Блаунта якобы образовались её «нераспроданные остатки», которые он через много лет передал Лаунзу, не существует и никогда не существовало.

Ещё хуже обстоит дело с предположением о десятилетнем — беспрецедентном — хранении старых наборных досок. Эта версия отпала окончательно после того, как в ходе исследования было установлено, что лондонский экземпляр отпечатан на той же — причём уникальной — партии бумаги, что и остальные. К доказательствам мистификационного характера честеровского сборника, полученным аналитическим путём, добавились эмпирические — чрезвычайно важные и интересные. Вот как это произошло.

Поскольку вначале я изучал книгу Честера по микрофильмокопиям и по переизданию Гросарта, то не мог сам проверить и сравнить бумагу, на которой напечатаны оригиналы первоиздания, находившиеся в Англии и США. В западной научной литературе отсутствовали какие-либо сведения об этой бумаге, о водяных знаках на ней (как потом выяснилось, за четыре столетия никто не удосужился посмотреть на свет страницы загадочного издания, на титульных листах которого стояли разные даты). А между тем выявить и сличить водяные знаки было совершенно необходимо: они могли нести бесценную для правильной датировки информацию. Поэтому после публикации первой статьи о честеровском сборнике я стал обращаться к друзьям и коллегам, направлявшимся в США и Англию, с просьбой принять участие в следующем этапе исследования. Наконец, в декабре 1988 года известная переводчица, преподаватель Института иностранных языков и энтузиаст шекспироведческих исследований Марина Дмитриевна Литвинова, будучи по своим делам в Вашингтоне, добилась пропуска в Шекспировскую библиотеку Фолджера и попросила показать ей хранящийся там экземпляр честеровского сборника «Жертва Любви». И вот она — первый человек за несколько веков — рассматривает потемневшие страницы на свет и на многих из них ясно различает контуры старинных знаков. Среди них — занятный единорог с искривлёнными задними ногами. Подходят научные сотрудники Библиотеки, приносят специальные справочники по водяным знакам и констатируют, что, хотя изображения мифических единорогов встречаются на старинной бумаге нередко,