Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [177]
Принадлежность двух старых пьес о войне Алой и Белой розы Шекспиру никогда не была доказана, это лишь предположение. Да и как можно считать его доказанным, если против него кроме текстологического анализа говорит свидетельство таких авторитетных источников, как Фрэнсис Мерез и сам Уильям Шекспир!
В 1598 году Фрэнсис Мерез в «Сокровищнице Умов» перечислил все пьесы, написанные к тому времени Шекспиром, но «Генриха VI» он не назвал. А ведь все учёные согласны с тем, что Мерез был удивительно хорошо знаком с творчеством Шекспира. Ибо из 12 шекспировских пьес, названных Мерезом, половина тогда вообще не была ещё напечатана, а четыре были изданы анонимно; кембриджец Мерез был знаком и с шекспировскими сонетами, которые опубликуют лишь через десятилетие. Список Мереза является основой для датировки шекспировских пьес раннего периода. И вот в этом своём ставшем знаменитым списке Мерез не просто опустил какую-то из частей «Генриха VI», он вообще не упоминает всю трилогию! Казалось бы, такое авторитетное свидетельство не должно игнорироваться, однако именно это происходит в современном шекспироведении — отсутствие «Генриха VI» в списке Мереза игнорируется. В оправдание обычно выдвигается натянутое предположение, что к 1598 году эти три хроники уже сошли с репертуара, поэтому, мол, Мерез то ли забыл о них, то ли сознательно опустил! Но если две пьесы-предшественницы тоже принадлежат Шекспиру (как считает сегодня большинство шекспироведов) и были напечатаны всего за три-четыре года до книги Мереза, как он мог «забыть» их, при чём тут наличие или отсутствие (тоже предположительные) их в репертуаре тогдашних актёрских трупп? Нет, Мерез не считал эти хроники шекспировскими, и всякое иное толкование его свидетельства является произвольным домыслом.
Это подтверждается и самим Шекспиром, который в 1593 году назвал поэму «Венера и Адонис» своим «первенцем». Но и это прямое свидетельство самого Барда толкуется многими шекспироведами условно: мол, Шекспир имел в виду только такое благородное занятие, как поэзия, не принимая в расчёт пьесы для народного театра, «считавшиеся произведениями низкого жанра» (а Мерез, выходит, так не считал?). Здесь опять казуистические, полностью надуманные толкования, необходимые тем, кто настолько твёрдо уверовал в раннюю датировку начала творчества Шекспира, что готов пренебрегать важными фактами, противоречащими этой вере.
Таким образом, серьёзных научных, а не надуманных оснований для того, чтобы датировать начало творческой деятельности Шекспира ранее чем 1592—1593 годами, нет. После констатации этого факта аргументы в пользу авторства Рэтленда не будут «падать» подобно карточному домику, как только мы узнаём дату рождения графа. В 1592—1593 годах Рэтленду было, соответственно, 16—17 лет, и он уже в течение шести-семи лет занимался в Кембриджском университете, то есть был хотя и молодым, но уже интеллектуально достаточно зрелым человеком. Во всяком случае, не может быть ни малейших сомнений, что он мог написать и «Венеру и Адониса», и тем более такую слабую пьесу, как «Тит Андроник» (1593—1594 гг.). Из других пьес к 1593 году принято относить лишь «Ричарда III» и «Комедию ошибок». Однако текст первой был напечатан в 1597 году (Рэтленду — 21 год), а второй — только в 1623-м.
Итак, главный, решающий довод против авторства Рэтленда — его возраст — несостоятелен. Так же несерьёзны доводы о якобы допущенных в шекспировских пьесах ошибках в географических реалиях Северной Италии и Богемии: на самом деле слабое знание этих реалий в разные исторические периоды показывают критики рэтлендианской гипотезы. Но анализ, тем более научно состоятельный и объективный, этой гипотезы по причинам, о которых я уже говорил, в современном западном академическом шекспироведении попросту отсутствует. Эту странную пару — Рэтлендов — с недоумением обходят, не будучи информированными о всей совокупности связанных с ними литературных и исторических фактов. Ведь даже в работах Демблона, Пороховщикова, Сайкса не отражён такой важнейший факт, как приуроченность Первого фолио к десятой годовщине смерти Рэтлендов и Второго — к двадцатой; осталась непонятой роль Елизаветы и замечательной Мэри Сидни-Пембрук, не говоря о том, чего эти выдающиеся историки литературы ещё не могли знать — результатов наших сегодняшних исследований…
Но поскольку многочисленные факты вновь и вновь свидетельствуют о том, что именно Роджер и Елизавета Рэтленд (хотя и не они одни) скрываются за маской-псевдонимом Уильяма Потрясающего Копьём, необходимо ответить на вопросы, которые обычно задают нестратфордианцам сторонники традиционных представлений о Шекспире:
Зачем было нужно подлинному автору (авторам) так долго и тщательно скрываться за псевдонимом?
Зачем, не довольствуясь псевдонимом, нужно было создавать ещё и живую маску — подставную фигуру — Уильяма Шакспера из Стратфорда?
Каким образом удавалось сохранить эту мистификацию в тайне?
В разное время на первый вопрос нестратфордианцы давали различные ответы. В отношении Фрэнсиса Бэкона полагали, что он просто опасался повредить своей карьере. Другие утверждали, что подлинный автор (например, Рэтленд) принадлежал к политической фронде и псевдоним был необходим ему для конспирации. Часто можно слышать мнение, что для человека, занимавшего высокое социальное положение, титулованного лорда, было невозможно афишировать свои литературные занятия, особенно такие, как сочинение пьес для публичных театров. С этим мнением нельзя полностью согласиться. Конечно, особого почёта знатному лорду подобные занятия не добавляли, но и постыдными тогда не считались (к тому же, впервые псевдоним Потрясающий Копьём появился не под пьесами, а под изысканными поэмами).
