Игра на выживание - [49]

Теодор начал было отказываться, сказав, что ознакомится с ним попозже, но Хосефина уже встала со своего места и направлялась в спальню. Он снова начал перебирать в памяти имеющиеся в его распоряжении факты, заранее зная, что проиграет этот спор. Однако, нанести этот визит было его долгом. Тем утром Хосефина позвонила ему и была в ужасе от того, он живет под одной крышей с Рамоном.

Она вернулась в гостиную, держа в руке письмо. Текст письма занимал два листа писчей бумаги, и прежде, чем начать читать, Теодор невольно пробежал глазами, разглядывая шрифт, чтобы убедиться, что буквы «t» не имеют легкого наклона, а «е» не выбиваются из строки, ибо именно такими особенностями, по имеющемуся у Саусаса заключению обладала пишущая машинка, на которой была отпечатана посланная из Флориды открытка. Затем, напустив на себя почтительно-сосредоточенный вид, он приступил к чтению. Разумеется, это была предвзятая характеристика Рамона, представляющая его в невыгодном свете, однако, учитывая сложившиеся обстоятельства, Теодор отнесся к данному пассажу с пониманием. Довольно странно, но та страстность, с которой Хосефина отстаивала свою точку зрения, в какой-то момент заставила и его усомниться в невиновности Рамона, но дойдя до абзаца, в котором Хосефина утверждала, что она всегда подозревала, что Рамон способен на подобную гнусность, он опомнился и словно очнулся от наваждения. Это была, мягко говоря, неправда, и Теодору это было прекрасно известно, ибо в свое время она просто обожала Рамона, и, возможно, будучи её соотечественником, он нравился ей даже больше, чем Теодор. Заключительная часть письма представляла собой риторическую жалобу на несовершенство мексиканских законов, бездействие полиции и выпад против «современных знахарей с учеными степенями», то есть психиатров.

— Ну так ты согласен или нет? — сурово спросила Хосефина, когда он закончил читать.

— Я поначалу придерживался такого же мнения.

— Ну а теперь? Что ты думаешь теперь? — Очевидно она ожидала, что это письмо непременно убедит его в её правоте.

— Повторяю, я говорил с Рамоном. Его показания не выдерживают никакой критики…

— Он именно этого и добивается! Он хочет, чтобы ты так считал! — воскликнула она, тыча в него пальцем. — И ему это удалось!

Хуана стояла в дверях, прислушиваясь к разговору хозяйки. Многие годы безупречной работы в этом доме, давали ей такую привилегию.

— Нет, Хосефина, наоборот, он хочет, чтобы мы считали, будто во всем виновен он, — тихо сказал Теодор. — Он потрясен и подавлен, потому что никто ему не верит, и даже церковь, похоже, при жизни наказывать его не собирается, обещая наказание лишь после смерти.

— В этом можешь не сомневаться! Бог его накажет!

— Да, Рамон тоже так считает. Но, похоже, ему этого недостаточно. Вообще-то, Хосефина, если его послушать, то недолго и поверить в то, в чем он пытается всех убедить — что это он сделал это. — Теодор сидел в кресле, подавшись вперед, медленно выговаривая слова и жестикулируя, словно пытаясь передать при помощи рук то, что ему не удавалось выразить словами.

В разговоре возникла неловкая пауза. Он слышал взволнованное дыхание Хосефины. Тишину нарушили часы, висевшие на стене в спальне Хосефины Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

— Хосефина, — проговорил Теодор после того, как часы замолчали, — единственное, что я могу сказать по данному поводу, так это то, что я не верю в то, что Рамон виновен. На мой взгляд, он просто обезумел от горя.

— Как же! — взгляд Хосефины был устремлен в окно.

Теодор перевел взгляд на собственные крепко сжатые руки.

— Поймите же, Хосефина, я пришел сюда совсем не для того, чтобы заставить вас поверить в то, во что верю сам. В конце концов это всего лишь мое личное мнение. — Он понимал, что подобное пассивное отношение ни к чему хорошему не приведет. Так куда же подевалась его смелость? И чего предосудительного может быть в том, если он все-таки попытается склонить на свою сторону человека, сам будучи твердо уверенным в своей правоте? А сам он на девяносто процентов уверен в том, что Рамон невиновен… Его взгляд задержался на фотографическом портрете в овальной деревянной рамке, висевшей на стене позади Хосефины. Наверное, потому, что своей формой она напоминала овальный медальон, который Лелия носила на цепочке, но даже осознавая это, равно, как и то, что дальнейшее разглядывание снимка бессмысленно, он, тем не менее, продолжал вглядываться в него, словно надеясь, что эта форма сможет раскрыть ему некую тайну.

— Хуана, por favor,[25] принеси кофе, — попросила Хосефина, взмахнув рукой и тут же опуская её обратно на колени. Вопреки запретам врачей, Хосефина ежедневно выпивала, по меньше мере, дюжину маленьких чашечек очень крепкого кофе. — Но если убийца не Рамон, то кто тогда? — спросила она.

— Я не знаю. — Затем он напомнил ей об открытке из Флориды, а также, что о факте существовании Инес Джексон и о том, что она проживает во Флориде, любой желающий мог запросто узнать из газет. Он также напомнил ей, что ключи Лелии так и не были найдены, и что Рамон не смог внятно объяснить полиции, зачем они ему понадобились, и что он с ними сделал. Он рассказал ей и о странных телефонных звонках, два из которых имели место в то время, когда Рамон находился сначала в тюрьме, а потом в доме самого Теодора. По мере того, как он продолжал говорить, глаза Хосефины все больше и больше округлялись, и, возможно, в душе её зародилось сомнение, хотя Теодор совсем не был в этом уверен. Однако он знал наверняка, что этого будет далеко не достаточно, чтобы заставить её изменить свое мнение.