Игра на выживание - [36]

Снова зазвонил телефон. Сначала позвонила Изабель Идальго, потом Ольга, жившая по соседству — но Элисса Стрейтер так и не объявилась. Очевидно, она спала до самого обеда и просто ещё не видела утренних газет.

— Чудовищное потрясение, — говорил Теодор в телефонную трубку. — Нет… Ну, разумеется, я понятия не имел, что это его рук дело…

Хотя, конечно, догадывался об этом с самого начала.

Затем, уже ближе к вечеру, ему позвонил адвокат Кастильо, желавший узнать, не намерен ли Теодор снова прибегнуть к его услугам для защиты Рамона Отеро.

— Думаю, что нет. Ему предоставят адвоката, — ответил Теодор.

— Знаете, все это очень странно. В прошлый раз я был готов поклясться, что он невиновен. Но… с другой стороны, никто не застрахован от ошибки, verdad?[16]

— Да, — согласился Теодор. — Очевидно.

— Вот именно. К тому же теперь ему как никогда понадобится очень хороший адвокат, который смог бы сделать так, чтобы ему дали минимальный срок, предусмотренный за подобные преступления.

— Боюсь, сеньор… это уже не моя забота.

— Да. Понимаю, сеньор. Что ж, всех вам благ и всего самого наилучшего. Adios.

— Adios.

Возможно, Кастильо и в самом деле был хорошим адвокатом, но только у самого Рамона никогда не хватит денег, чтобы нанять его. Теодор горько усмехнулся при мысли о том, что не далее, как три недели назад он самолично нанял его для бедного Рамона. Бедный Рамон! И ещё горше было сознавать, что когда-то он считал Рамона своим лучшим другом. Несмотря на всю разницу темпераментов — латиноамериканец и англосакс, юг и север, разница в образовании, воспитании, религии, короче, буквально во всем — он относился к Рамону по-братски. У него не было даже мысли о том, чтобы приревновать к нему Лелию, и, как ему тогда казалось, их с Лелией отношения также не вызывали ревности со стороны Рамона. Не исключено, тому, что Рамон убил её, так и не удастся найти логического объяснения. Скорее всего, все случилось совершенно спонтанно, в результате чудовищного приступа гнева.

Сделав данное умозаключение, Теодор понял, что его ненависть к Рамону прошла сама собой, и на душе осталось лишь чувство горечи и сожаления, что гнев разом отнял у него любимую женщину и лучшего друга.

Последующие несколько дней Теодор просматривал газеты в поисках сообщений о ходе расследования по делу Рамону, но газеты лишь скупо писали о том, что оно «продолжается», и что психиатры проводят тесты, ни словом не оговариваясь о том, ставят ли они под сомнение его вину или нет. Когда на второй день заключения Рамона Теодор попытался дозвониться до Саусаса, то переговорить с ним ему так и не удалось. Он оставил сообщение, попросив передать Саусасу, чтобы тот сам перезвонил ему, но человек на том конце провода говорил с ним так равнодушно, что Теодор усомнился в том, что Саусасу вообще сообщат о том, что он ему звонил.

Теодор попробовал написать портрет Иносенсы. Это была уже его вторая попытка. Картина получилась самая что ни на есть посредственная — не шедевр, но и не совсем уж бездарная — и это вызвало у него ещё большее раздражение, чем полный провал. Он не мог думать ни о чем другом, как о Рамоне, и душа его была охвачена ненавистью, смешанной с тревожным ожиданием. Он даже предположил, что полиция может снова отпустить Рамона. Что тогда? Теодор понимал, что камнем преткновения в его рассуждениях было то, что сам он никак не мог поверить в невиновность Рамона, что бы там ни говорили в полиции. Даже если в полиции признали его виновным и сумасшедшим, то это его тоже не удовлетворило бы, хотя ничего подобного ещё не случилось. Так что у Теодора все ещё оставалась надежда на то, что Рамона признают виновным и вполне вменяемым для того, чтобы понести наказание за содеянное.

Потом он нанес визит Ольге Веласкес. Она приняла его особенно радушно и тут же начала увлеченно рассказывать о задуманной ею вечеринке-карнавале и о том, как по этому случаю будут украшены дом и сад.

— Теодора, обещайте, что непременно придете. Я понимаю, что вы все ещё не вполне оправились от недавнего потрясения, но ведь до праздника ещё три дня. Может быть к тому времени вы сами захотите прийти, развеяться…

В этот момент она была очень похожа на Элиссу Стрейтер. Теодор провел рукой по своим светлым волосам и попытался улыбнуться.

— Вы, наверное, считаете меня идиоткой, которая целыми днями не может говорить больше ни о чем другом, как о своей дурацкой вечеринке, да? — спросила она, заливаясь веселым смехом.

— За это я вас и люблю, — чистосердечно признался Теодор, не переставая размышлять о том, не допустил ли он какой-либо бестактности, брякнув чего-нибудь лишнего по-испански, ибо Ольга глядела на него с удивленной улыбкой, чуть склонив голову к плечу. В свое время, когда Теодор и Ольга лишь только-только познакомились — а это было года три назад — то он попросил её поправлять его, если, разговаривая по-испански, он сделает какую-нибудь грубую ошибку, и иногда она и в самом деле поправляла его. Но все-таки по-испански, как ему самому казалось, он говорил гораздо лучше, чем по-английски. Теодор вел свой дневник на английском языке и много читал по-английски вслух, пытаясь улучшить произношение. — Ольга, как по-вашему, мне следует обеспечить Рамону хорошего адвоката? — внезапно спросил Теодор.