Игра - [17]

Весопляс усмехнулся.

- Кончено их дело, - и рассказал мне о том, что видел на процессе - как выяснилось, наш студентик Луис, помимо всего прочего, служил писарем в инквизиционной палате.

Что было взять с цыганских девочек?

Ничего, кроме озноба, плача и “к ма-мочке”.

А вот мать оказалась упрямой - пожилая, жилистая, как зимнее дерево, она смотрела из клетки, как из дворца - с нее сняли множество украшений диковинного вида - многие из них были амулетами от порухи и скорби, дурного глаза и лихого человека, от трясавицы и беса полуденного.

По просьбе молодого врача, недавно прибывшего в Глазго, как и мы - морем, ее раздели догола - и уже неплодоносное, каменное тело ощупали в поисках сатанинских меток, в виде кошачьего следа или воспаленного соска, но не обнаружили ничего, кроме родинки под лопаткой. Родинку прокололи, и выступила кровь, врач было замялся, но потом внятно продиктовал писарю:

- Налицо дьявольское наваждение, отвод глаз. Подобно тому как ведьмы выдаивают на расстоянии коров, вонзая нож в дерево, чтобы потекло молоко, так и здесь - из-под иглы сочится кровь не женщины, но, предположим, коровы.

Старуха засмеялась, и рассвирепевший трибунал приказал палачу поднять ее на дыбу.

Монахи зевали, Иоганн блистал познаниями в демонологии, отчего всем было еще хуже. Несколько оживили дело два свидетеля: командор Храмовников Глазго и один тамплиер, завсегдатай “Вальпурги”, которого шлюха Эстер-Посинюшка прозвала “Бобриком”.

Иоганн тут же с ними сцепился, заставил оттянуть процесс, придирался к каждой мелочи, и все время отпускал сомнительные шуточки, вроде “ну понятно, почему говорят пьян, как тамплиер”.

Если бы Ведьма держала язык за зубами, все могло бы обойтись - но на дыбе вздорная баба начала прямо в зале звать Ночного Хозяина, дерзить попам и едва не погубила вместе с собой и дочек.

В результате должны были обвинить только девятнадцатилетнюю цыганку, прочих признали одержимыми, но невольно, поэтому после экзорцизма они должны быть переданы в ведение приюта женского монастыря.

Тут выяснилось, что Весопляс непостижимым образом уже успел познакомиться с аббатисой, державшей приют, потому что раздраженно наградил ее титулом старой суки.

Я плеснул в него мыльной пеной и он, потупясь, продолжил.

Итак, Иоганн увлекся, теперь уже суд превратился в латинскую перепалку тамплиеров с демонологом.

Иоганн солировал:

- А когда я прибыл в тюрьму с бумагами от Святейшего престола, ваш подчиненный спросил меня: А ты хто такой?”. После чего вытолкал меня в шею и разило от него винищем!

- Ваши претензии мне удивительны… - командор вытянулся во фрунт, оправил плащ и стал загадочен.

- А почему арестованная не была подвергнута ордалии, сиречь Божьему суду посредством каленого железа и кипятка?

- А ордалия в Глазго запрещена! Ваши претензии мне удивительны.

- Да! - завизжал Иоганн - уж не вы ли ее отменили! Самоуправство! Я буду жаловаться в курию! Я буду жаловаться Понтифику! Я вообще буду жаловаться!

Тут второй храмовник, Бобрик, с утра не похмелившийся, очнулся, потер шею и разразился было грустной речью. Начало ее было меланхолично и романтично, как первая строфа романса. И увертюра сия была такова:

- Я вас сношал…

Иоганн не дослушал речи и триумфально заверещал:

- Па - пр - ра - шу занести в протокол!

- В какой форме? - вежливо переспросил Луис, грызя перышко.

Монахи заржали, палач забыл ведьму на дыбе.

Завязался тягостный спор, в какой же все - таки форме Бобрик сношал Иоганна.

Стоит ли поставить многоточие, либо заменить грубое выражение “сношал” на медицинское: “производил коитус”.

Дальнейшее напоминало иллюстрации к полному собранию сочинений по демонологии.

Кого-то выводили, кому-то из святых отцов поминали сожительство с двумя конкубинами одновременно, как будто содержать одну девку - меньший грех.

Тут состоялся триумф старонемецкого склочника, он переписал всех присутствующих в свидетели, обозвал Бобрика язычником и ерисиарствующим в ереси ересиархом, командору обещал довести дело до суда над обнаглевшим Орденом.

- У вас не ангел с крестом, а черт с пестом! Как народ говорит, между прочим - крещеный мир! - не к месту гремел Иоганн.

- А вы меня не мучайте фольклором! - отбивался командор.

- Раньше ездили по двое на одной лошади, а теперь одним задом о двуконь!

- Ваши претензии меня удивляют. Позвольте…

- Позвольте вам не позволить!

Под шумок Весопляс подкрался и ослабил ремни дыбы, ведьма вздохнула, она почти без памяти, бредила.

Разобрав ее слова, Весопляс, понял, что она не цыганского рода - Ведьма бредила на языке страны Ок.

Тихонько повторяла некую странную фразу, показавшуюся мне немного напыщенной:

- …А в ясную погоду Монсальват видно на небесах.

Истории о южно-французских войнах я слышал в детстве, но вот любопытно, откуда Весопляс, уроженец графства Малегрин, жалкий сызмальства бродяга, мог знать наречие Лангедока.

Я спросил его. Весопляс медлил, обнаженный против огня, обтирался насухо шерстяным покрывалом. Придумав, солгал:

- Когда я был маленьким, родители возили меня на ярмарку в Суассон. И там я запомнил слова песни на языке Ок. Ну так вот, суд так и закончился пустяками, тамплиеры ушли из зала, ведьма и ее дочери были водворены обратно в тюрьму, разбирательство затянулось на неопределенный срок и обвиняемые должны были томиться в остроге, возможно, еще месяц. А Иоганн…