Игра колибри - [35]

Когда первая банка была открыта, я дал ей попробовать вязкую, карамельного цвета субстанцию, зачерпнутую длинной ложкой. Алиса облизала ложечку, посмотрела недоверчиво на неприглядного вида банку, потом, протянув мне ложку, требовательно произнесла:

– Еще, шеф!

Я зачерпнул еще, и вторая порция тут же скрылась во рту. Я так жадно смотрел, как Алиса слизывает сгущенное молоко, что она засмущалась и отвернулась от меня, а ее влажные от жирного карамельного блеска губы еще долго стояли перед моим мысленным взором. Через пять минут мы уже сидели с чашками теплого молока и, намазывая теплую карамель на корочку хлеба, продолжали болтать на отвлеченные темы.

Она с удовольствием откусила большой кусок хлеба, указательным пальцем помогая мелким крошкам, норовящим упасть с губ.

– Странно, почему все красивые девушки имеют столько комплексов, а толстухи напяливают майки с голой спиной и идиотские лосины и в этом наряде пугают прохожих. Ты вот чего комплексовала?

– У-у-у-у, тут всего и не вспомнить. – Она закатила глаза, напустив на себя муку воспоминаний, и на лбу тут же появились несколько морщинок.

– И все же. – Я сидел на соседнем стуле, и она иногда стукала меня локтем, когда мой вопрос казался ей непристойным или неуместным.

– Ну-у-у-у, – протянула снова она, – у меня была жутко маленькая задница.

Я рассмеялся, а Алиса наигранно надулась и проворчала, изображая обиженную девчонку:

– Не смешно. Я тебе покажу свои школьные фотографии, прямо как доска, понимаешь? Это же целая трагедия для подростка. Как же я злилась, когда родители покупали мне джинсы без меня, а потом они висели мешком, отчего вот здесь, – она провела пальцем в районе моего бокового кармана, – образовывалась уродливая складка. Фу-у-у-у!

– А еще? – чувствуя, что ей доставляет удовольствие вспоминать о том, какой дурнушкой она была в школе, спросил я.

– А еще… еще ногти, вот! – Она поднесла к моему лицу расставленные в стороны пальцы. – Они просто ужасные! Сам смотри!

– Могу тебя заверить, что сейчас и попа, и ногти в полном порядке, – отрапортовал я, делая глоток молока.

– А еще, м-м-м-м, еще мне всегда казалось, что люди вокруг гораздо умнее меня, так как иногда до меня долго доходит, понимаешь?

– Да, понимаю, я же все-таки работаю со студентами.

– Вот. – Она поймала на отвороте халата крошку и, отправив ее в рот, продолжила: – Иногда, когда меня спрашивали на уроке, я просто молчала и боялась сказать ответ вслух. Я думала, что точно не могу знать правильное решение задачи. Но тут учитель спрашивал одноклассника, и оказывалось, что зря я трусила. А самое ужасное то, что иной раз я все-таки отвечала, набираясь смелости, но, как назло, ответ был неверным.

– Да, это ужасно, может, ты и впрямь глупая… – задумчиво проговорил я, еле сдерживая смех.

Она резко развернулась, вытаращила в мою сторону карие глаза, чуть сощурилась и, как только поняла, что я вот-вот рассмеюсь, больно ткнула в нос указательным пальцем, и мы рассмеялись, громко, как смеются в хмельных компаниях за шумным столом. Алиса кидала в меня хлебные крошки, пыталась укусить за руку, но в конце концов просто погрозила пальцем и заговорщицки прошептала:

– Весело ему…

Мы снова сели рядом и просто начали болтать о городе и о жизни в Пасадене. Кто где был, кто что видел и прочие мелочи. Алиса вдохновленно рассказывала о Малибу и Беверли, а я сидел, боясь пошевелиться и спугнуть неимоверно приятное ощущение в теле, которое испытывал от звучания ее тихого голоса. Мурашки бегали под футболкой, скапливаясь высоко на затылке, и я опасался, что если пошевелюсь или начну говорить сам, то это приятное ощущение исчезнет.

Это казалось довольно странным, так как в голосе Алисы не было ничего музыкального и выдающегося, он просто принадлежал этому удивительному созданию, отчего доставлял несравненное удовольствие. Иногда, когда мне все-таки приходилось вставлять фразу или две, ощущение эйфории исчезало, но стоило тихой мелодии голоса вновь коснуться ушей, как мурашки новой волной взбегали по спине.

Время потеряло свою привычную форму, и я буквально растворялся в ее фразах, не придавая особого значения смыслу и изредка вдохновляя Алису вопросами и уточнениями. Она говорила и говорила, жестикулируя, корча рожицы, когда описывала друзей и знакомых, пытаясь не только изобразить их эмоции, но и спародировать манеру говорить. Как же хорошо мне было с ней, как приятны эти воспоминания, которые я не спеша записывал в записную книжку, а потом читал вслух моей Бриджид. Каждая буква в предложении аккуратно выведена, а некоторые вроде «о» или «е» обведены по нескольку раз, отчего лист похож на письмо, попавшее под мелкий летний дождь, оставивший размытые кляксы чернил.

Я плохо помню окончание той встречи. Память выдает какие-то размытые вспышки и обрывки фраз, но из них не сложить целостной картины. Помню лишь, что разошлись мы далеко за полночь. В качестве подарка я наградил Алису двумя оставшимися банками сгущенки. Уже ложась в постель, я прочел сообщение в телефоне: «Спасибо за вечер, Адам. С тобой очень спокойно и комфортно, словно мы старые друзья. Спокойной ночи».