Игра - [56]

Через полчаса я стояла на пороге домика в лесу, в котором я пряталась с Максом. Ключи все еще были у меня. Не смогла я уехать от Кота слишком далеко. И хотя я была полностью отрезана от мира, ибо один телефон я разбила, второй презентовала, а интернетом тут и не пахло – я хотела побыть хоть немного поближе к нему. Пусть он об этом и не знал.

Я отперла дверь, бросила сумку на пол, включила ночную лампу на столике у дивана и отправилась на кухню. Там в холодильнике я обнаружила наши с Максом недопитые в последний раз запасы моего любимого вина. Понижать градус, конечно, грешно, но мне же не на свидание завтра, в конце концов!

Я откупорила бутылку и выпила сразу почти половину. Внутри стало тепло. А сердце было холодным как кусок льда. И все еще бешено колотилось. Я скинула туфли, взяла бутылку за горлышко и через заднюю дверь вышла на улицу в ночь. За домом был лес. Черный и жуткий. Но мне было не страшно и я пошла туда. Босиком, накалываясь на хвою и шишки, но не замечая боли. Когда душа изрезана, втыкание иголок в пятки особых страданий не приносит.

И так, стоя посреди темноты в полном одиночестве, я закричала. Просто заорала, что было сил. Не боясь быть услышанной в этой глуши. От боли. От внутреннего несогласия с тем, что происходит. От отсутствия воли что-либо изменить. От одиночества. От огромного чувства, которое просто не помещалось у меня внутри, потому что его полагалось делить на двоих. От слабости и страха, что не смогла признаться ему. От мысли, что я никогда не смогу прийти в себя. От понимания, что я до самой смерти не смогу забыть его. От тоски, которая вместо крови бежала по моим венам. От ревности. От неимоверной усталости, которая накопилась во мне за все эти годы, пока я лепила, а потом носила до последнего момента маску развязанной самки, которая и сама гуляет и другим разрешает. Да, я не признавала измен, но только не с Котом. Не изменяли мне другие мужчины, потому что по большому счету мне было наплевать на них. Больно – по-настоящему больно – может мне сделать только тот, кого я люблю. И от того, что делал со мной Кот, было больно.

И я понимала, что вся моя самостоятельная жизнь после Кота – это просто способ научиться жить в мире с любовью, которая родилась однажды и чуть меня не убила. Да, я не разлюбила его, я просто научилась с этим жить. Но только будучи одна я могла с этим справиться. Когда в поле моего зрения появлялся Кот, я больше не могла ничего контролировать. Вот и сейчас больше всего на свете я хотела, чтобы все это оказалось страшным сном. Чтобы среди тьмы наступил день, и он был бы рядом – мой и только мой Кот. И пусть бы он любил меня не так сильно, плевать! У меня столько всего внутри, что хватило бы нам обоим… Но Кот не способен причинить мне ничего, кроме боли. Если я не поменялась за столько лет, как ни старалась, он тоже не изменился…

На следующий день я не смогла заставить себя встать с постели. У меня силы закончились совсем. Я не видела смысла даже открывать глаза. И не стала их открывать: перевернулась на другой бок, накрылась одеялом с головой и снова уснула.

Проснулась поздним вечером, с трудом осознавая какой сейчас день, сколько времени и как долго я уже сплю. Во рту было сухо и я заставила себя встать, чтобы доплестись до кухни и попить воды. А затем снова вернулась в постель и уснула.

Второй день я встретила рано утром. Я сварила себе кофе, вышла за задний двор и покурила впервые за сутки, глядя как встает солнце из-за кромки леса. Потягивая горький напиток, я ловила себя на мысли, что мыслей то у меня не было никаких. Мой организм что-то такое вырабатывает в стрессовой ситуации, что воспоминания, причиняющий боль тускнеют, а все процессы в мозгу замедляются. Плакать не хотелось. Да вообще ничего не хотелось. Состояние было на грани безумия. И я решила, что тишины с меня достаточно.

Я вернулась дом, включила DVD, легла на диван, поджав ноги, и до самого вечера смотрела один и тот же фильм, щелкая на начало каждый раз, когда начинались финальные титры. И когда под вечер я осознала, что шепчу все слова вместе с актерами, потому что просто выучила их наизусть, я разозлилась. Разозлилась на себя саму. Разозлилась, что не могу собраться и взять себя в руки.

Тогда я спрыгнула с дивана, но зацепилась ногой за свою сумку, которая так и валялась на полу, и грохнулась со всей силы. От досады я швырнула ее – сумку – в ненавистный телевизор. Затем в него полетели подушки с дивана. Когда подушки закончились я принялась за мебель. Летало все: стулья, у которых отлетали ножки, книги, у которых отрывались обложки вместе с переплетом, деревянные статуэтки, от которых щепки разлетались во все стороны. Я разбила зеркало, которое отражало меня – злую и слабую. Я использовала этот чужой дом как боксерскую грушу, не отдавая отчета в том, что творю. Мне было наплевать. Я ждала облегчения. И оно пришло. Пришло наконец-то нескончаемым потоком горячих слез.

И была истерика с жутким душераздирающим смехом. И были тихие бесшумные слезы, медленно прокладывающие себе дорогу по моему лицу. И я снова уснула.