Игра как феномен культуры - [37]
Что касается Шекспира-человека, ничего не известно о его занятиях в детские и юношеские годы, о его образе жизни, привычках, друзьях и знакомых. В отличие от его современников не сохранилось ни одного чернового листа его рукописей, не найдено ни одной книги из его библиотеки (а она должна бы быть немалой). За три с половиной века поисков биографических данных было обнаружено лишь шесть подписей, три из которых – в завещании великого драматурга, странном и необычном для гения документе. В нем тщательно расписано все имущество: сараи, конюшни, сады, посуда, платье. Ничего не сказано лишь об одном – о том, что составляло смысл жизни в течение двадцати лет, – о его произведениях, о расчетах с издателями. А они к тому времени гонялись за каждой строчкой «медоточивого и сладкоголосого» барда.
Игровые мотивы – пародирование схем и образов рыцарских романов – легко обнаружить в романе испанского писателя Мигеля де Сервантеса (1547 – 1616) «Дон Кихот». Начитавшись книг о подвигах рыцарей в золотой броне, герой обзаводится оруженосцем, вступается за мальчика-батрака на постоялом дворе, принятом им за замок, нападает на купцов, заставляя их прославлять несравненную красоту его дамы сердца Дульсинеи Тобосской, сражается с ветряными мельницами, приняв их за враждебных великанов. «Смысловое наоборот» раскрывается в мудрых суждениях безумца Дон Кихота о государстве, свободе, морали, любви и о человеческом достоинстве.
Своеобразная и запутанная игра в прятки всех и со всеми положена в основу ранней пьесы испанского драматурга Лопе де Веги (1562 – 1635) «Любовная хитрость». В ней каждый из персонажей поминутно меняет свой облик, надевает на себя своеобразную маску: дворянин превращается в тореадора, мельника и врача, девушка – в цыганенка или садовницу, садовница – в мавра или студента, студент – в призрак, призрак – в немого горбуна. Последний акт заканчивается народным балаганом с прибаутками, бранью и свалкой. В зрелых произведениях Лопе де Веги появляется новый тип шута – грасьосо. Это – слуга, шутник и балагур, который помогает своему господину во всех делах, но нередко высказывает по его адресу иронические замечания.
Деятели эпохи Возрождения высоко ценили игру не только как художественный прием, но и как средство обучения, способствующее развитию свободной, раскрепощенной личности. В 1425 г., пропагандируя гуманистическую идеологию и новую систему воспитания, итальянский математик Витторино Рамбальдони да Фельтре (1373 – 1446) основал в Мантуе школу под названием «Дом радости». Она предназначалась для детей представителей рода Гонзаго и знатных мантуанских семей. В этой школе на средства Витторино обучались также дети бедняков. Знания усваивались без зубрежки и наказаний в процессе учебных игр, которые сменялись охотой, рыбной ловлей, состязаниями в стрельбе из лука, в плавании и фехтовании. По отзывам современников, во время обучения Витторино да Фельтре придерживался «простых» правил: научить учеников мыслить и выражать свои мысли «как можно проще и искреннее, избегая изысканных оборотов речи». Летом он увозил своих воспитанников на маленькую виллу, где родился Вергилий, и рассказывал им «истории Персея и Геракла». Среди выпускников его школы были Федериго Урбинский, правитель Феррары и Модены Лионелло д’Эсте, правитель Мантуи Лодовико Гонзага, его сестра Цецилия Гонзага, кардиналы, епископы и архиепископы, сохранившие глубокое уважение к своему учителю. Став государем, мантуанский маркиз, например, никогда не садился в присутствии Витторино.
О том, какое место занимала игра в воспитании Гаргантюа (роман Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»), свидетельствует глава XXII под названием «Игры Гаргантюа», в которой помещен список из 160 игр – настольных («в белую дамку», «в шахматы», «в фишки»), карточных («в свои козыри», «в четыре карты», «кто взял, тот проиграл»), спортивных («в шары», «в догонялки», «в кегли», «в кожаный мяч», «в пятнашки», «в шарик», «в волан» и др.), комнатных («в щипки», «в таскай утюги из печки», «в растирай горчицу» и др.) и на открытом воздухе («в чур меня», «в волчью стаю», «в тронь навоз», «в прыг через вязанку», «в расковать осла» и др.). Среди них есть игры, связанные с историческим прошлым. Это – «большой шлем», «Колен бриде», «Колен майяр», «ландскнехт», «Гильмен, подай копье». Колен – рыцарь, который потерял зрение во время осады Льежа в 999 году, тем не менее он продолжал сражаться своей деревянной кувалдой. В Средние века была популярна игра «Колен с кувалдой» – прототип жмурок. «Ландскнехтами» в средневековой Европе называли наемных солдат. Следует отметить и тот факт, что каждый из переводчиков Рабле включал в этот список игры, популярные в его стране: немецкий переводчик – 372 названия немецких карточных игр, голландский переводчик – 63 названия голландских игр.
Прекрасной иллюстрацией к «Играм Гаргантюа» является картина нидерландского художника Питера Брейгеля Старшего (между 1525 и 1530 – 1569) «Детские игры» (1560 г.). На небольшом полотне (118 х 161), которое, как предполагают, должно было начать незаконченную серию «Четыре возраста человека», изображено около восьмидесяти различных игр. В школьном дворе дети разного возраста играют в камушки, возможно, в кости, в чехарду, в мяч, устраивают кучу малу, катают обручи, соревнуются в ловкости и быстроте. Девочки кружатся, чтобы потом внезапно остановиться в разнообразных позах, как в игре «Замри!»; дети, собравшиеся группами, судя по их сосредоточенным лицам, видимо, разгадывают загадки. В канале, расположенном за школой, мальчишки состязаются в плавании.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
В первые послевоенные годы на страницах многотиражных советскихизданий (от «Огонька» до альманахов изобразительного искусства)отчетливо проступил новый образ маскулинности, основанный наидеалах солдата и отца (фигуры, почти не встречавшейся в визуальнойкультуре СССР 1930‐х). Решающим фактором в формировании такогообраза стал катастрофический опыт Второй мировой войны. Гибель,физические и психологические травмы миллионов мужчин, их нехваткав послевоенное время хоть и затушевывались в соцреалистическойкультуре, были слишком велики и наглядны, чтобы их могла полностьюигнорировать официальная пропаганда.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .