Игра без козырей - [54]

Для регистрации смоленский армянин Львян неизменно использовал одну и ту же тактику: подыскивал «бомжа» с паспортом, приводил его в порядок, на недельку отлучая от спиртного, и тот за символическую плату в пятьдесят долларов соглашался стать учредителем «ООО». Ребята Львяна возили «бомжа» на машине по городу, в его присутствии заказывали печать, утверждали документы. Никто из работавших в Смоленске на Львяна толком не знал, что потом происходит с девушками. Многие догадывались, но кому охота лезть в чужие секреты, если тебе за незнание платят хорошие деньги? Комиссионные же от Рыбчинского Львян получал лично.

В тот день, когда Маша Пирогова убежала из мрачного белостокского подземелья, Рыбчинский позвонил в Смоленск и на всякий случай предупредил:

– Если баба появится, ты дай мне знать. О появлении Маши в Смоленске Львян узнал в тот же день: подручные армянина донесли об этом своему хозяину. И неизвестно, какое будущее ожидало бы Машу, не найди она вовремя «крышу» в лице Стрессовича и Кныша. С ними Львян связываться боялся. Деньги в Смоленске решали далеко не все, армянин чувствовал себя чужим в городе и заедаться со славянскими бандюганами не рисковал.

– Ладно, – согласился Рыбчинский, – если она ведет себя тихо, пусть побегает, попрыгает на свободе.

Львян за полгода почти забыл о существовании Маши Пироговой, пока один из его ребят, служивший раньше в ОМОНе, не рассказал армянину о ночном происшествии в загородном доме Стрессовича и Кныша:

– Блин, не поверишь, спецназовцы его уже окружили. И тут Потапову кто-то позвонил из Москвы и приказал все отменить. Мой дружбан говорит, что такое на его памяти первый раз случается, а он многих винтил: и депутатов, и бизнесменов, и бандитов.

У Львяна нехорошо засосало под ложечкой. Чутье на неприятности у армянина было отменное. Он быстро прикинул, что к чему. Если полковник дал «отбой», значит, приказал ему кто-то рангом повыше – не ниже генерала. «Убрать сучку надо!» – тут же подумал Львян. Но дело, по его разумению, зашло слишком далеко, чтобы он имел право решать сам.

Рыбчинский, услышав новость, скрежетнул зубами:

– Сам не лезь.

– Я хотел с вами посоветоваться, – армянин вздохнул с облегчением.

– Единственное, что от тебя потребуется, так это помочь моим ребятам.

– Полякам?

– Они из Москвы приедут.

* * *

Коготь и Станчик, когда выезжали на дело, обычно не пользовались броскими машинами. Для Москвы неброская машина – это джип «Ниссан», в Смоленск же они отправились на банальном уазике с выцветшим брезентовым тентом.

– Долбаная машина! – возмущался Коготь. Уазик не мог развить скорость больше сотни.

– Трясет так, будто мы двести валим, а на самом деле на месте топчемся.

– В провинции нужно вести себя поскромнее, – назидательно сказал Станчик, раскрывая бумажный пакет со снедью, купленной в придорожном кафе.

– Снова дряни набрал? – потянул носом Коготь. Он не выносил запаха печеного лука.

– А по мне – это самая что ни на есть вкуснятина, – Коготь толстым пальцем вытащил из пакета два запеченных бутерброда, положил их один на другой и тут же оттяпал половину. Жевал он, смачно причмокивая. – Не люблю я, когда нам баб поручают ликвидировать.

– А мне по хрен, кого мочить, – ответил Станчик и вновь недовольно повел носом.

– Сейчас дожру.

Коготь быстро дожевал, сглотнул и достал бутылку с пивом.

– Ты что себе позволяешь! – возмутился Станчик. – Сейчас пивка хлебнешь, а потом я за рулем безвылазно сидеть буду?

Коготь взглянул на часы:

– Бутылка пива, что б ты знал, через сорок минут улетучивается, ни одна трубка не уловит спиртного.

– Менты не трубкой, а спинным мозгом спиртное чуют. Сам может быть в сиську пьяный, а у другого запах учует. Более гнусной породы, чем ГАИшники, в жизни не встречал. Идет человек в штатском с красивой бабой, а по морде видно – ГАИшник долбаный, и баба его – сука последняя.

– Ты так говоришь, будто тебе ребята из ОМОНа и УГРО нравятся.

Коготь легко сорвал жестяную пробку большим пальцем, даже не повредив кожу, и принялся пить из горлышка. Уазик безбожно трясло, и Коготь чуть не выбил передний золотой зуб горлышком бутылки.

– Скорость сбавь!

– И так еле тащимся, девяносто всего.

– Сбавь, говорю, иначе на трех колесах дальше ехать придется.

Станчик страшно не любил, когда его обгоняют другие машины, начинал злиться, плевался, матерился, бил кулаком по баранке. Только что сделаешь, если уаз – машина надежная, но тихоходная? Зато где-нибудь на вспаханном поле он бы дал фору любому «Мерседесу» или «Кадиллаку».

– Что она хоть сделала? – поинтересовался Коготь.

– Ты о ком, о бабе, что ли?

– О ней, родимой.

Коготь, уже успевший выпить бутылку пива и изрядно облившийся, блаженно прикрыл глаза.

– Ни хрена она не сделала. Мужики всегда чего-нибудь учудят, а баба на то и баба, что с нее спросу нет.

– Зачем ее тогда Полковник приговорил?

– А хрен его знает, есть резон, наверное. Машина долбаная! – вновь обозлился Станчик. – Даже приемника и того в ней нет. Музычку послушали бы, а то едем, как в гробу, как два последних лоха. Тише всех плетемся, да еще без музыки. Коготь приоткрыл один глаз:

– Если хочешь, я могу тебе спеть. Не Кобзон я, конечно, но в школе в хоре пел и в армии в своей роте запевалой был.