Игра без козырей - [28]

– Сколько до Варшавы?

– Далеко, девочка, пешком не дойдешь.

– Где мы?

– Под Белостоком. Ты в самом деле не знаешь или придуриваешься? Маша присвистнула:

– Я думала, мы по ту сторону от Варшавы. В будке везли, как скот.

Маша жадно курила, а Смирнов прикидывал, пытаясь понять, что же происходит по ту сторону водохранилища, ведь его машины пошли туда. Самые хреновые подозрения начинали оправдываться. С одной стороны, это радовало, ведь перед отъездом он все-таки решился подойти к Потапчуку, а с другой – пугало.

«Я еще ничего не успел сделать, я лишь оказался втянутым в нехорошее дело, у меня есть шанс достойно выйти из игры».

– Что там происходит?

– Не прикидывайся, ты все знаешь.

– К сожалению, ничего не знаю, – Смирнов понял, что ему надо рассказать девушке правду, тогда и она, возможно, поделится своими секретами. – Я служу в охране, но не у Рыбчинского, охраняю машины, которые приезжают забрать мясо, и отвожу его в Москву.

И тут Маша беззвучно расхохоталась:

– Мясо возишь?

– Да, а что? – пожал плечами Смирнов.

– Наверное, тебе хорошо за это платят.

– Не жалуюсь.

– Мне тоже обещали хорошо платить, когда я пришла в фирму в Смоленске. Говорили, буду в кафе работать официанткой. Я, дура, поверила, даже польский язык учить начала. Но мне он не нужен, там все наши работают, все по-русски говорят. Привезли в Люблин, поселили в каком-то общежитии, документы забрали, сказали, для регистрации в полиции, будто у них там свои люди. Назавтра, мы не успели очухаться, ночью машину подогнали и всех, кто там был, загнали в будку, повезли куда-то. Выгрузили в ангаре, даже окон там не было, стеклоблоки – то ли танки там раньше стояли, то ли ракеты, – надписи на стенах по-русски, от советской армии остались. Потом под землю опустили, мы там и жили. Ни помыться, ни свежим воздухом подышать, если что не так, били. Видишь? – девушка задрала майку и продемонстрировала Смирнову спину – всю в черных синяках.

– Что вы там делаете?

– Отгадай с трех раз.

Смирнов помнил, что Рыбчинский как-то говорил, будто он в подземных хранилищах, оставшихся в военной части, выращивает шампиньоны. Самих шампиньонов он не видел.

– Грибы выращиваете?

– Ты вольтанулся, Семен Семенович, – и Маша, приставив посиневший указательный палец к виску, бешено им завращала, словно хотела просверлить себе череп. – Там лаборатория, наркотики делают. Но нас в нее не пускали, там спецы работают. А мы на подхвате – взвесить, фасовать, разложить по пакетам.

– Что за наркотики?

– Таблетки. Откуда я знаю? Синтетика.

– Страшная вещь.

– Я видела тех, кто к ней уже пристрастился. Достать их в подвале – не проблема, иногда таблетки крошатся, ломаются, Рыбчинский смотрит на это сквозь пальцы. Производство у него дешевое, через полгода человек, глотающий синтетическую дрянь, – считай, уже никто. Мозги отключаются, он становится зомби, ему нужна только доза. Таких из подвала забирает охрана, когда они уже работать не могут.

– Куда?

– Откуда я знаю? Никто оттуда не возвращался, никто не рассказывал. Моя подруга (мы с ней вместе из Смоленска приехали), загнулась вчера вечером. Ее перед этим так избили, что места живого на ней не осталось. Я когда ее мертвой увидела… Мы с ней раньше подолгу говорили, придумывали, как оттуда выбраться, но ничего придумать не могли. Пробовали и с охраной заигрывать, и ходы искали, но там все наглухо заварено решетками. Увидела я ее мертвую и позавидовала, подумала, наверх попадет, свет увидит, свежим воздухом подышит. А тут охранники пришли и заставили меня ее в мешок затолкать, а потом ушли. Я еще услышала, как один другому сказал, что машины пришли за мясом. Я даже думать не стала, вытащила Людку, под нары затолкала, тряпьем забросала, а сама – в мешок, на ее место. Дырку в полиэтилене проковыряла, чтобы дышать можно было Лежу и слушаю, молю Бога, чтобы мешок не открыли. Целый час пролежала, чуть не задохнулась, уже сознание терять начала. Слышу, идут. Я затаилась, чуть дышу, одеревенела. Один подошел, дернул молнию, а ее заело. Он только и увидел, что мои волосы, кровью перепачканные. А волосы у нас с Людкой, как у родных сестер: и цвет одинаковый, и стрижка такая же. Даже застегивать до конца не стали, сбросили на пол, поволокли по лестнице. А потом на тележку, в лифт закатили и наверх подняли. Бросили на рампе и ушли, куда-то их позвали. Я вылезла и бежать, дура, даже мешок не спрятала. А куда бежать, не знаю. Если бы мешок спрятала, то подумали бы, что кто-то тело вместе с мешком увез. А раз мешок расстегнут, значит, живая я, значит, убежала. Побежала. Темно было, территории не знаю, колючку перелезла, ободралась вся. Вижу, сзади прожектора включили, собаки лают, фонарики мелькают. Я бегом к реке…

– Это не река.

– Как так не река?

– Водохранилище. Внизу стоит плотина. Послышалось урчание двигателя, по шторам прошелся свет фар. Маша сжалась в комок, и ее глаза, полные ужаса, смотрели на Смирнова, моля о помощи.

Хлопнула входная дверь, в коридоре раздались шаги. Маша даже не успела ничего сказать, как Смирнов схватил ее в охапку и затолкал под кровать, туда же сунул ее мокрую, грязную одежду. Подтянул коврик, закрыл мокрое пятно и успел нырнуть под одеяло, взяв в руки журнал. В дверь постучали.