Игорь Тальков. Убийца не найден - [5]

Меня отпустили, и я побежала домой. А бежать надо было четыре километра лесом. В полночь я летела по лесной тропинке, как на крыльях, не чувствуя ни страха, ни усталости. Только все оглядывалась – не бегут ли за мной, не выследят ли мужа. Главное – успеть предупредить. Прибежала к своей избе, осмотрелась – кажется, «хвоста» нет. Переночевала – тишина. Утром приезжает рыбак:

– На перекате – милиция, два милиционера стоят…

У меня сердце кольнуло – выставили дозоры. Надо собираться и бежать к мужу – скорей, скорей! Надела второй сарафанчик, сапоги – в лес ведь шла. Даже котомочку побоялась взять с собой. Перебралась на лодке на другой берег Яи. Иду лесом и для виду напеваю – может, за мной следят… У нас с мужем было условное место, где мы с ним встречались. Осторожно подошла, дождалась мужа, бросилась к нему:

– Бежим! Может быть, за нами следят…

За эту ночь мы ушли за 20–30 километров от того места. Назавтра в полдень – время, когда я его должна была выдать, разобрал меня смех: думаю, что же они теперь там делают? А они подождали, подождали и поехали к свекрови, перевернули у нее все. Опросили в округе всех немцев – меня искали.

Муж продолжал скрываться, и я была вынуждена скрываться вместе с ним. Жили в лесу, в землянке. Что мне пришлось вынести за это время – просто не могу вспоминать. К моему несчастью, я забеременела. Шли месяцы, в лесу уже невозможно было оставаться в таком положении. Нужно было перебираться к родственникам мужа, которые жили в другом районе, за пятьсот километров. Николай пошел в деревню, чтобы взять мне что-нибудь из продуктов и одежды на дорогу. Пришел к соседке, у которой я перед побегом спрятала вещи, а там – засада. В Николая стреляли, ранили в живот. И он, думая, что рана смертельная, застрелился, чтобы не мучиться…

Что делать?! Единственный выход – добраться до родственников мужа. Села на поезд, «зайцем», конечно. Ехала в тамбуре товарного вагона. Однако скоро мое путешествие по железной дороге закончилось. Пошла пешком. Идти надо было километров девяносто. Нашлись добрые попутчики – дядечка с мальчиком лет двенадцати. Они сами ели и со мной делились. И вот идти осталось совсем немного. Мои попутчики предложили:

– Осталось всего четыре километра. Ты иди потихоньку, с отдыхом, а мы побежим вперед. Хозяйку предупредим, она баньку истопит.

Но силы были на исходе: все-таки беременность около семи месяцев. Сдвинусь с места и стою, не могу идти. Отсижусь, отлежусь, поднимаюсь, а ноги подкашиваются… Этот путь я на всю жизнь запомнила. Дело в том, что я его проползла на четвереньках. Когда приползла, было уже темно-темно. Мой попутчик вышел навстречу:

– Что с тобой?

А я уже и говорить не могла. Поднял он меня, привел в избу, накормил. Отвели в баню, помылась я, уложили на чистую постель. Господи! Я так, по-человечески, давно уже не спала. Утром проснулась оттого, что мне в глаза попал солнечный зайчик. Никого нет, а на столе записка: «Оленька, кушай, а узелок возьми с собой в дорогу». Тут же сметана, молоко, шанежки деревенские (шанежками в Сибири называют ватрушки с картошкой). Прежде чем приступить к еде, я расплакалась: совсем простые люди, а такие добрые – поверили мне, оставили в доме одну. Поела, взяла приготовленное в дорогу, вышла из дома, дверь на щеколду закрыла и думаю: «Господи, а вдруг после меня кто-нибудь войдет и что-то возьмет, а подумают на меня!»

Отошла подальше и опять залилась слезами: Боже мой, куда же я иду? К матери родной, к тетке, к сестре? Иду, по сути, к чужим людям, родным мужа. Николай застрелился. Кто я им? Вопреки сомнениям приняли меня хорошо. Но долго прожить там мне не удалось: выдал человек, который провожал меня в этот путь. И вот меня, беременную, арестовали, прогнали двадцать километров пешком, и начались мои мытарства по кпз и тюрьмам.

В кпз, видно, с дороги, начались схватки. Вызвали дежурного, и в сопровождении милиционера меня отправили в больницу. Родился мой первенец – сын Виктор. Находилась я в палате под присмотром милиционера, который был со мной в больнице все время, пока я там лежала с ребенком. Спал со мной в одной комнате на соседней кровати, а пистолет под подушку ночью прятал.

– Вот ты спать ложишься, а вдруг я ночью захочу убежать?

– Господи, да куда же ты от своего ребенка побежишь?

Из больницы нас некому было встречать. Ребенок голенький. Дали мне кусочек старого одеяла и одну пеленочку. Завернула я сына голенького в пеленочку и отправились в кпз. Так и жили мы в камере. Одежды не было никакой: только то, что на мне и ребенке. Однажды подселили к нам в камеру семнадцатилетнюю воровочку – такую веселую, бойкую девчонку. Увидела она нас:

– Ой! Что это у вас ребенок совсем голый?

Ольга Юльевна в музее Игоря Талькова в Черниговском переулке (Москва)

А у нее такой большой красный платок на плечи был накинут. И вот эта девчонка стала кулаком стучать в дверь, звать надзирателя:

– Дайте ножницы! Иголку с ниткой! Сейчас мы ребенка одевать будем.

Быстро расстелила платок, выкроила распашонку, капорчик.

– А штанов тебе не надо, тут ты писать будешь.

Такая хорошая девчонка! Обманули ее, дурочку, воровать подучили, она и не устояла. А так – ребенок совсем еще!