Игорь и Милица - [9]

— Счастливый путь! Дай Бог успеха вашему оружию! Помогай вам Бог! — раздавались то и дело то здесь, то там взволнованные голоса. И снова все слилось в воодушевленных «ура» и «живио», соединенных вместе.

Тогда один из сербских офицеров сделал движение рукой, призывая к молчанию толпу. И когда все стихло на дебаркадере вокзала, капитан Львович начал:

— Наше маленькое королевство счастливо иметь такую великодушную и могучую сестру, дорогую каждому нашему сербскому сердцу — Россию. Ваша святая родина — покровительница наша, — горячо и искренно срывалось с губ оратора: — и наш храбрый народ, готовый биться до последних сил с таким сильным и кровожадным врагом, как Австрия, верит и знает, что его старшая сестра вместе с её великим царем, могучим императором русским, придет к ней на помощь… Верит тому, что славный народ русский не даст в обиду своих славянских братьев и поможет отразить нам, сербам, занесенный над нашими головами вражеский меч. Боже, храни русского царя и великую Россию, нашу старшую сестру. Ура!

Едва только успел договорить свое последнее слово капитан Львович, как десяток тысяч голосов мощно запел национальный гимн. И снова дождь цветов посыпался на оратора…

Милица поднялась на цыпочки, с трудом подняла руку, в которой осторожно до сих пор сжимала нежные стебли купленных ею цветов и, взмахнув ими, бросила свой скромный букетик в ту сторону, где под пение гимна толпа качала на руках сербских офицеров. И того, чего вовсе не ожидала Милица, на что не смела надеяться даже, случилось вслед за этим. Розы рассыпались, не долетев по назначению, тогда как нежный белый цветок лилии упал прямо на грудь капитана Львовича. Офицер подхватил его и быстро повернул голову в ту сторону, откуда прилетел к нему этот белый цветок. И в ту же минуту глаза его, обежавшие толпу, остановились на смуглом лице Милицы… Встретясь с этими горящими воодушевлением и восторгом глазами, молодой офицер узнал по смуглому лицу и по исключительному воодушевлению свою одноплеменницу и, махнув цветком в сторону Милицы, тотчас же осторожно и нежно прижал к своим губам его белые лепестки. A огромная толпа по-прежнему гремела «ура» и «живио»… Гремела до тех пор, пока не отошел от платформы поезд, увозивший героев, защитников маленькой Сербии, на их многострадальную родину, к возможной смерти, к бесспорной славе…

* * *

Теплый июльский вечер. В маленькой квартирке тети Родайки жарко, почти душно, несмотря на раскрытые настежь окна.

Только что возвратившаяся с вокзала Милица, волнуясь и сверкая глазами, передает тетке все происходившее там…

— Завтра же, завтра отправь меня на родину, тетя, — заканчивает она свой рассказ горячей мольбой. — Я не могу оставаться здесь дольше. Каждый лишний день, проведенный тут, делает меня преступницей, тетя… Там, на родине нашей, уже кипит война… сражаются наши братья-сербы. Может, и Иоле уже принял свое первое боевое крещенье… A наши женщины в Белграде трудятся в госпиталях, помогая раненым, перевязывая их раны… Я не могу оставаться здесь дольше, пойми меня, тетя, не могу сидеть сложа руки… Нет, нет… Милая, голубушка, отправь меня завтра же домой. Ты же обещала, сама обещала мне это…

И черные глаза Милицы впиваются в лицо старой сербки молящим взглядом. Тетя Родайка с минуту молча смотрит на племянницу… О, как знакомо ей это юное, воодушевленное лицо! Лет около сорока тому назад, такие же глаза сверкали подобным же страстным воодушевлением. И такие же точно пылкие речи слышала она от своего брата Данилы. Тогда разгорался пожар освободительной войны… Русские витязи стали за свободу Болгарии, теснимой турецкой силой… И в рядах этих витязей сражались и сербы и брат её Данило. То было давно… Чуть ли не четыре десятка лет минуло с того времени. И теперь такое же время повторяется, но только не сам Данило, a сыновья его, вместо престарелого калеки отца, идут отстаивать свободу, честь и благо дорогой родины… И эта девочка спешит им на помощь… Что же?.. Бог ей в помощь, пусть едет… Она, тетя Родайка, сама бы поехала туда охотно ходить за искалеченными воинами, перевязывать их раны… Да стара она стала… Не вынести ей труда… Пускай же заменит ее Милица. Молодость, силы, энергия — все дано этой девушке, дочери героя… Так пускай же она и использует свои силы на помощь родной стране!

Резкий звонок, раздавшийся в прихожей, заставляет старую госпожу Родайку Петрович вздрогнуть от неожиданности.

— Поди, Милица, открой — приказывает она племяннице, a сама с тревогой смотрит на дверь.

— Кто там, Милица?

— Почтальон, тетечка, почтальон, и голос Милицы заметно вздрагивает, повторяя это слово.

— Откуда письмо, девочка?

Но ответа нет. Только слышно шуршанье бумаги в прихожей. Очевидно, Милица читает письмо… Что же она медлит, однако? Почему не возвращается в маленькую, уютную столовую? Что с ней? Тетя Родайка, начиная волноваться, невольно поднимается со стула и идет узнать, в чем дело.

В крошечной прихожей темно. Но не настолько темно, чтобы нельзя было различить белую, как известковая стена, Милицу, её испуганно-страдальческие глаза и скорбное выражение на юном, за минуту еще до этого таком спокойном личике.