Иглы мглы - [53]

Как больно немощь чувствовать свою,

когда святой отвагою горишь

и карандаш подобен соловью.

Фиоритура чистого листа,

скрип грифеля достиг семи колен…

Когда душа художника чиста,

берется ею зритель в вечный плен.

Звучи, искусства солнечный гобой!

Верши, перо, свой бесконечный бег…

Пусть Гуинплен смеется над судьбой

И крепко на ногах стоит Лотрек.

4.02.91

ГЕНРИ МУР. ВЕРНИСАЖ

Для Мура не модель — амуры.

Он погружен в палеолит.

Передают его скульптуры

казарменно-пещерный быт.

Жест равен для него поступку,

и даже немота — пароль.

Здесь кто-то третий курит трубку

и выдувает нам гиньоль.

Пропущенный сквозь мясорубку

Роден, а может быть, Майоль.

Но как близки духовно пары!

Как нежен камень мощных плеч!

Его божественные лары

нам обещают много встреч.

Мир отражен зеркально в Риме;

и римлянин осколком Мур.

ХХ век сегодня зримей

из генримурских амбразур.

15.09.91

ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ

Один изобразил капусту в кадке,

другой нарисовал безлюдный мыс…

Как древний сфинкс — бессмертные загадки,

"квадрат" Малевича нам загадал свой смысл.

Он черен, как черны сплошные четки,

как небо ночью без луны и звезд;

и чуток звонкой четкостью чечетки;

и сложен тем, что с виду слишком прост.

А, может, здесь скрывалось предсказанье,

что ждет в итоге красную звезду;

что радость переходит в наказанье

и вдохновенье гасится в чаду.

Пусть впереди воронка вечной ночи,

рассвет минувший мне милей стократ.

Среди еще несбывшихся пророчеств

я числю белый девственный квадрат.

Когда струится кровь, то дело — прочно,

но как шагать, по наледи скользя?

Меня Раушенберг простит заочно

ответственней Малевича стезя.

Соседям остается фикус в кадке,

а фокус в том, чтоб открывалась высь.

Как древний сфинкс — бессмертные загадки,

"квадрат" Малевича нам загадал свой смысл.

1.12.91

ЗРАЧКИ СОЛНЦА

Редко листаю альбомы Редько.

Забытый художник забытого ОСТа.

Черная кость и белая кость

искусства давным-давно по правилам ГОСТа

разделены; и читатель — гость

и, как художник, — большая редкость.

Воображению брошу кость

и попрошу молока за вредность.

Двадцать лет от начала века

или двадцать — до его конца,

не все ли равно: везде человека

гонят из дворца до тернового венца.

От нэпа без всякой помощи ЛЭПа

доходит энергия человеческих масс.

Искусство всегда немного нелепо,

гораздо важней — сообщения ТАСС.

И все-таки, несмотря на дождик,

платком протираю свои очки

и тоже готов, как забытый художник,

заглянуть далекому солнцу в зрачки.

19.05.94

СЛУЧЕВСКИЙ

В электричке, летящей в Загорск,

я раскрыл припасенную книжку;

и увлекся виденьями мозг,

хоть постукивал поезд с одышкой.

И уже заоконный пейзаж

перестал отвлекать мои взоры;

пересел я в другой экипаж,

пересек временные просторы.

Я Случевского перечитал;

обнаружил нежданное сходство

и родство — наших душ идеал,

опечаленный темой сиротства.

Веком старше, неназванный брат,

был он так же строптив и раздвоен,

видел ад. Ненавидел разврат,

но не воин был, также не воин.

Лишь с бумагою наедине

он бывал иногда откровенен

и вещал о всемирной вине,

и душою вставал на колени.

Бился лбом, подымался — угрюм,

правде вновь отдавался всецело;

хоть шаманил порой наобум,

но стремился найти панацею.

Верил он в воскресенье души,

верил истово в жизнь после смерти…

А стихи его впрямь хороши.

Почитайте и сами проверьте.

3.10.81

ОБЩИЙ АДРЕСАТ

Памяти К. Левина

Поэт Владимир Соколов

читал стихи самозабвенно.

В них были ревность и любовь,

и постоянство, и измена.

Я думал: он свои стихи

читает — давние… Как странно!

Но почему слова сухи

и много лишнего старанья?

Он дал мне общую тетрадь,

где были собраны заметки

про alma mater; повторять

не буду; замечанья едки…

Но был абзац — как Песней Песнь,

почти любовное признанье…

И вздрогнул я: неужто есть

магическое волхвованье?

Я тоже адресата знал;

он мне втолковывал дотошно,

что стих бывает темен, вял

и дрябл, словно весной картошка.

Так значит, слово не мертво,

когда его хранят живые;

и песенным пропето ртом

оно гуляет по России.

Домой вернувшись, я нашел

означенную переписку.

Мечтаний прежних ореол

вдруг вспыхнул весело и близко.

Мне было 18 лет…

Как восхитительно! Как грустно!

Ах, пусть потом другой поэт,

разворошив вот так же чувство,

поймет, что слово не мертво,

когда его хранят живые;

и песенным пропето ртом

оно гуляет по России…

1980 — 7.04.86

ПОСЕЩЕНИЕ

Арсению Тарковскому

Сколько пето-перепето, только не избыто зло. Видеть старого поэта слабым очень тяжело. Он еще совсем недавно гири строф кидал, шутя; а сейчас поник так явно и бормочет, как дитя. Неужели ослабели мышц железные узлы, и огонь в усталом теле не возникнет из золы? Неужели не проглянет двух алмазных копьев блеск, а растает и увянет под осенний переплеск? Вот тебе и вышел в гости; за окном все ближе ночь; я готов рыдать от злости, что ничем не смог помочь. Неужели сердце рвется и не действует рука потому, что остается только слово на века? Не предугадать заране, попаду ли вновь сюда. У меня першит в гортани стародавняя слюда. Еле-еле до порога сам дошел — в обратный путь. Умоляю: ради Бога, помогите кто-нибудь. В телефоны позвоните. Напишите письмецо. Пусть не рвутся жизни нити, пусть разгладится лицо. Я-то знаю то, что точит, что печалит без конца, что принять никак не хочет память горькая отца… Есть еще излуки-луки, что куда согнуть рукам; есть еще такие муки, что не выразить словам. Я, наверное, не стою мига краткого его; и участие простое нас связало лишь всего. Я не знаю, кто запишет взгляд прощальный, слабый вздох; только пусть его услышит, если есть, всесильный Бог. Пусть далекому потомку доведется прочитать не кроссворд-головоломку, а его стихов тетрадь.