Иггинс и К° - [28]

– Во время допроса Жака Данблеза Маркас решил еще раз осмотреть сад. Его внимание привлекли густые кусты у самой стены. Маркас заметил, что в одном месте ветки сильно помяты. Там-то он и нашел мешок. Маркас утверждает, что когда убили сенатора, он осматривал сад, и в кустах ничего не было. Это правда. Я в тот же день тоже обшаривал кусты и тоже ничего не нашел там.

– Значит, мешок подбросили позже? – спросил Иггинс.

– Очевидно, так, – кивнул Дальтон.

– А как он мог попасть в сад?

– Сам не понимаю. Единственный вход на виллу охраняется полицией.

– Может быть, мешок перебросили через стену? Поль замялся.

– Приходится думать, что так оно и было, – усмехнулся Иггинс. – Поэтому, пока вы развлекались, устраивая фейерверки в доме капитана, я провел кое-какое расследование. Правда, оно не дало желаемого результата.

– Малоприятно. Вся эта история с мешком еще более усложняет дело.

– Итак, кто-то перебросил труп через стену. Там рядом проходит дорога через луг, который огорожен невысоким плетнем… Очевидно, их было двое. Одному человеку вряд ли по силам перебросить тяжелый мешок через стену высотой в три метра.

– А вы уверены в том, – вмешался я, – что девочка была убита?

– Справедливое замечание! Вопрос важный, – сказал Иггинс. – Я тоже им занимался.

– И что вы выяснили?

– Почти ничего. Труп перевезли в морг. При вскрытии не обнаружено ни следов насилия, ни признаков болезни. Правда, патологоанатом отметил наличие кое-каких поверхностных повреждений, но он считает, что они посмертного происхождения и получены, видимо, от падения трупа с высоты. А так – все в порядке. Все органы здоровы, никакой патологии. Признаков отравления тоже нет.

Иггинс выпустил большое кольцо дыма из трубки и задумался.

– Но она мертва, – сказал я.

– Да.

– Убита?

– Возможно. Наверняка сказать не могу.

– Но послушайте, труп положили в мешок и перекинули через стену. Значит, от него хотели отделаться.

– Справедливо. Но я только констатирую.

– Кто эта девочка, известно?

– По этому следу я шел с нашими ребятами. Один из них – очень толковый мальчик… Потом расскажу… Нужно будет его повысить, Дальтон. Да… Словом, это было, пока вы шарили у Лиманду. Никаких результатов. Решительно никаких. Впрочем, полиция знает еще меньше.

– Никаких зацепок?

– Никаких. На одежде меток нет. Понятно, я сделал фотографии, но, увы!

– Полиция не получала запросов об исчезновении девочки?

– Нет, как она утверждает.

– Я просмотрел все вчерашние и позавчерашние газеты, – сказал я. – Ничего.

– Нужно следить за объявлениями о пропажах девочек. Быть может, настанет день, когда мы нападем на след.

– По-моему, ничего иного нам не остается, – вздохнул Дальтон.

– А по-вашему? – спросил меня Иггинс.

– По-моему, тоже.

– Значит, с девочкой покончено.

– Вернемся к делу де Лиманду и делу Пуаврье, – сказал Дальтон.

– Сперва Пуаврье, – поправил Иггинс.

Он поднялся, подошел к камину и заговорил, методичными движениями большого пальца набивая трубку:

– Если осмыслить все детали этого дела, мы убедимся, что все наши предположения ни к чему не приводят. Это уже результат. Значит, мы идем по неверному пути. Факты же таковы. Сенатор, его дочь и неизвестный убиты. У каждого в голове по пуле, и все пули разного калибра. У сенатора перерезано горло. Есть вывод? Нет. Обсуждать версии бесполезно, так как они не поддаются проверке. Итак, три головы и три пули. Впрочем, здесь имеется одно обстоятельство, которое вы заметили, Дальтон: в сенатора стреляли, когда горло его уже было перерезано. Все видели, что пуля попала ему в глаз, но эти тупоголовые полицейские ничего не поняли. Вот в чем наше преимущество. Это уже кое-что. Фактов у нас не больше, чем у них, но зато…

– Словом, мы знаем, что, по существу, ничего не знаем, – насмешливо перебил его Поль.

– А может быть, сенатор покончил с собой? – предположил я.

Нет, – ответил Иггинс. – В отчете о вскрытии говорится, что перерезаны обе сонные артерии. А перерезав одну из них, человек уже не может перерезать другую: смерть наступает мгновенно.

– Все говорит о том, – сказал Дальтон, – что убийц было двое. Иначе невозможно объяснить наличие пуль разного калибра.

– А вы не находите, – снова вмешался я, – что мы слишком мало внимания уделяем англосаксу?

– Я о нем не забыл и попытался выяснить личность неизвестного. Но этот англосакс такая же загадка, как и девочка. Меток на одежде нет, особых примет на теле нет. Впрочем, поврежден один палец на руке. Но для того, чтобы узнать имя, этого мало.

– Полиция предпринимала какие-нибудь шаги в этом направлении?

– Об этом человеке никому ничего не известно. На него нет дактилоскопической карточки.

– А в министерстве иностранных дел не наводили справок?

– Если там что-нибудь и знают, то молчат. Понятно, их сведения очень помогли бы в нашем расследовании.

– Но они ничего не скажут?

– Ясное дело, ничего.

– И что же вы намерены предпринять?

– Ждать.

– Ваше мнение о Жаке Данблезе? – не унимался я.

– Предположим, что он невиновен.

– Так почему же он молчит?! – воскликнул Дальтон.

– Раз он молчит, значит, не может говорить. А раз не может говорить, значит, либо у него есть для этого веские причины, либо он убийца.