Иезуит - [48]

Сам папа был наиболее усердным слугой Испании. Хотя среди кардиналов были французские, австрийские и итальянские партии, но, даже соединившись все вместе, они не могли бы бороться против громадной силы католического короля и святой коллегии. Это все определилось очень ясно позже, когда папа Климент хотел лишить церковного покаяния короля Генриха Франции и встретил помеху со стороны решительных испанцев. В это время в римском приходе были кардиналы, которые носили звание покровителей короны Испании, Франции, Португалии и так далее. Впрочем, от их прежней власти осталось лишь это тщеславное звание, сохранившееся с той поры, когда папы по своему желанию распоряжались коронами, и хотя оно теперь не имело никакого значения, но все-таки употреблялось как память о былых временах.

Теперь введем читателя во дворец кардинала Юлиана де Санта Северина, покровителя короны Испании. Помещение это не было велико, но входивший в него сразу понимал, что попал к знатоку и художнику. Комнаты не были велики, но были, зато весьма уютно и роскошно убраны. Драгоценные художественные вещи, бронзовые статуи Бенвенуто Челлини, мраморные изделия резца знаменитого Донателло, картины великих мастеров Перуджино и Рафаэля Санти украшали стены комнат. В кардинале Санта Северина можно было признать одного из тех покровителей искусства, которые во времена, более благоприятные для авторитета церкви, помогали становлению великих художников и сотворяли им славу и почет в мире. Кардинал этот родился в бедном семействе и дошел до своего высокого положения благодаря лишь личным своим качествам и достоинствам. Все свои доходы он щедро раздавал на помощь искусству, и даже слишком щедро, так как входил в долги. Часто папа, который его очень любил, помогал ему, но эти вспомоществования делались все реже и реже, так как даже его терпение и казна истощались. Теперь будем продолжать рассказ.

Кардинал возвратился в один прекрасный день в свой дворец весьма раздраженным. Его старый лакей, прибежавший помочь ему переменить одежду, испугался, увидя его в таком дурном расположении духа.

— Монсеньор, — вскричал он, — что случилось?

— Ах, Сильвестр, я просто не знаю, в каком мире я нахожусь! — воскликнул кардинал, опускаясь на мягкий диван.

— Что же случилось? — повторил слуга.

— Вообрази себе, что мне пришла сегодня глупая мысль спросить в долг две тысячи скуди у моего коллеги Медичи, самого богатого из кардиналов, который мог бы купить весь Рим, вместе с папой…

— И он отказал вам? — воскликнул лакей удивленно. — Это кажется невероятным, потому что этот господин очень щедр!

— Ты послушай, как он со мной обошелся. «Две тысячи скуди? — сказал он мне. — Хорошо, монсеньор, я могу дать вам двадцать тысяч красивой флорентийской золотой монетой, но взамен этого я хочу…»

Сильвестр слушал с озабоченным лицом, потому что знал, чем кончится речь кардинала.

— И этот негодяй, — продолжал Санта Северина, — знаешь, что спросил у меня? Моего греческого Фавна, самую восхитительную вещь родинианской школы, может быть, работу самого Аполлония!

Надо сказать, что у кардинала Санта Северина были собраны лучшие образцы искусства, и завистники, пользуясь его нуждой, давали ему громадные деньги, лишь бы заполучить ту или другую драгоценную вещицу.

Сильвестр осмелился возразить своему хозяину.

— Но, монсеньор, — сказал он робко, — ведь у нас много есть Фавнов из мрамора, и я полагаю, что того, которого вам привез капитан мальтийского судна, можно было бы уступить монсеньору Медичи, если он будет согласен…

Но он не мог окончить, потому что раздраженный кардинал вскочил с дивана и закричал:

— Замолчи, несчастный! Ты разве не знаешь, что всякая вещица, которая у меня здесь, дороже мне моей жизни! Об этом ты не смей рассуждать. Скажи мне лучше, где ты был?

— Монсеньор, я был у еврея также…

— Ну, что же? — спросил нетерпеливо кардинал.

— Он отказывается принять вашу двойную подпись, потому, он говорит, что город наполнен вашими подписями.

— Черт с ним! Скажи, ты был у эконома аббатства? — спросил кардинал.

— Он больше не имеет ни гроша, монсеньор, я уже несколько раз спрашивал у него… а теперь у нас все заложено.

«Прибегнуть к Пию невозможно, — раздумывал кардинал, — он резко отказал мне в последний раз, назвав меня плохим кардиналом и расточителем, а все-таки после моей смерти все мои богатства останутся Ватикану».

— Могу я вам напомнить, монсеньор, что у нас в доме давно уже нет ни гроша?

— Ах, Сильвестр, подожди до конца месяца; я получу тогда деньги из Испании и щедро тебя награжу.

— Но, монсеньор, мы находимся в крайности; кучер уже два месяца содержит лошадей за свой счет.

— Пускай он продаст их и возьмет деньги себе; я буду ходить пешком: я еще молод и здоров. Ведь и у Иисуса Христа не было кареты.

Сильвестр грустно вздохнул. Кардинал махнул ему, и он удалился, ворча, но вскоре снова появился на пороге комнаты.

— Монсеньор, — сказал он, — там монах Еузебио из Каталонии желает говорить с вами по очень важному делу.

— Пусть войдет, — сказал кардинал, бывший, не в пример другим, очень любезен с низшими подчиненными.