Иезуит - [47]
Не успела она окончить этот возглас, как одна стрела, со свистом пролетев по воздуху, вонзилась ей прямо в сердце. Она вздрогнула, и, улыбнувшись в противоположную сторону площади, склонила на плечо головку и умерла. После оказалось, что этот смелый поступок совершил молодой стрелок, горячо любивший эту девушку, и, желая избавить ее от мучительной смерти, поразил ее стрелой.
— Измена! — кричали в толпе. — Приговоренных убивают стрелами!
В ответ на эти крики раздалось:
— Измена! Гугеноты окружили площадь! Спасайся, кто может!
Эти крики были изданы вольными каменщиками с целью произвести больший переполох. И в то же время раздался залп из пистолетов, который многих ранил и многих убил. В народе распространился слух, будто тысячи гугенотов собрались здесь для резни, и это заставило народ разбежаться. Стрелки, которые хотели остановить наплыв народа, были оттолкнуты; впрочем, им помогали вольные каменщики, делая это для большего беспорядка.
Тогда двинулся отряд Бомануара. Король, как и все другие, предполагал, что отряд двинулся для восстановления порядка, а потому войска, окружавшие ложу короля и костры, пропустили его без сопротивления.
Виконт де Пуа, подойдя к одному из палачей, приставил ко лбу его пистолет и сказал: «Развяжи тотчас приговоренных или я пущу тебе пулю в лоб!». С другими палачами поступили так же, и они, видя перед собой великого констабля, повиновались. Для многих приговоренных освобождение было поздно, потому что они были довольно сильно обожжены. Но, несмотря на это, несчастных умирающих поместили на спинах лошадей. Что касается Доменико, то он настолько уцелел, что без посторонней помощи мог ехать на лошади.
Тогда, наконец, толпа поняла, в чем дело, и раздался страшный вой.
— Осужденных хотят увезти! — кричала она неистово. Но не было ни малейшей возможности сопротивляться отчаянному натиску воинов Бомануара и вольных каменщиков. Четверть часа спустя констабль Бомануар и де Пуа со своей свитой исчезли из виду. Борьба на площади продолжалась еще долго и бешено. Король, видя, что приговоренных спасли, яростно кричал, приказывая, во что бы то ни стало догнать беглецов. Наконец мало-помалу все успокоилось, и тогда все увидели, что масса убитых и раненых была результатом этого страшного смятения.
Герцог де Монморанси и Арриго, герцог де Дамвилль, его сын, услыша о происшедшем и получив приказание короля, немедленно пустились в погоню. Но догнать беглецов было немыслимо, ибо Бомануар, как великий констабль, был везде беспрепятственно пропускаем и, кроме того, отдавал приказания задерживать всякого, кто за ним следовал. Тем не менее, погоня продолжалась, и несколько дней спустя уже нагоняла беглецов. Но они приближались к швейцарской границе, и вооруженные женевцы, во главе с Кальвином, радостно встречали своих братьев по вере. На швейцарской земле французов приняли с искренней любовью; что же касается протестантов, избежавших костра, то они были почитаемы как мученики за веру. Несмотря на ласковый прием, Бомануар и его друзья, увидев исчезающую за горизонтом французскую границу, глубоко вздохнули.
— Прощай, Франция! — прошептал маркиз де Бомануар. — Прощай, земля моих предков, благородная страна, попавшая в руки инквизиторов и священников! Хотел бы я снова увидать мою родную страну, но свободную от иезуитов!
— Прощай, Франция! — сказал задумчиво граф де Пуа. — Моя родина, где я любил, страдал и совершал великие грехи, и там же искупил их жестокой жертвой. Оставляя тебя, я надеюсь снова увидеться с тобой.
— Не оплакивай Францию, отец! — сказал мрачно виконт де Пуа, бросая злобный взгляд на горы Юры. — Там нет больше людей, там остались только фанатики; король наш изменился, и там царствует теперь повелитель не Лувра, а Рима… Хоть бы на этом все и остановилось!.. Но нет, я как в тумане вижу, что это еще не все. Я вижу иезуитов, захватывающих католическую власть. Нам не на что надеяться, отец, все кончено, ибо на место власти папы Рима вступает теперь всемогущество Черного Папы!
ИТАЛИЯ. — ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЫЙ КАРДИНАЛ
Ватикан давно уже перестал быть центром, вокруг которого вращался весь христианский мир. С Юлием II закончился средневековый период папства. Этот человек одно время думал, что с ним возобновляется древняя власть Григориев и Иннокентиев, покорителей народов и тронов. Повинуясь его голосу, Европа в первый раз соединилась с Камбре, чтобы притеснить цветущую республику, которая, как казалось, не слишком уважала приказы папы. Позже, когда Юлий стал бояться чрезмерной силы французов, он решил составить святой союз, созывая всех монархов Европы воевать против Франции, на что Европа, послушная папской воле, сейчас же откликнулась. Но после смерти Юлия II святой папский престол видел с каждым днем падение своей власти. Лютер поднял знамя реформы и за ним добровольно последовали принцы и народы; постепенно Германия, Швейцария, Голландия и Англия отшатнулись от папского престола.
Папы сами способствовали падению католической религии. Весьма грустна и непривлекательна была история папства от Юлия II и дальше; папы больше заботились о себе и своих родных и отдавали богатство и имущество церкви своим родственникам — их роскошная жизнь разорила Рим. Тем более, нужно помнить, что после Тренского собора духовенство стало жить более скромно; но для церкви это не принесло большой пользы, ибо гниение было в корне, у самого подножия престола великих римских пап. В эпоху, в которую мы вводим читателя во дворец Ватикана, царствовавший папа не был до конца испорченным человеком; напротив, если бы папский двор был тогда развращен только поверхностно, то мог бы благодаря его усилиям исправиться. Но порча была слишком глубока, и поэтому крайне трудно было излечение. Итак, царствовавший в эту эпоху папа Юлий де Медичи из Милана, который принял имя папы Пия IV, был человек небольшого ума, но добрый, честный и неспособный на какие-нибудь подлости. Пий IV властвовал уже пять лет, когда мы начинаем свой рассказ. Шел 1560 год. В делах Франции и Европы отмечались значительные перемены. Знаменитый трактат Шато Камбрея подчинил Италию под власть Испании, когда она уже имела герцогство Милан и Неаполитанское царство и когда почти все монархи зависели от правления Мадрида.
