Иезуит - [38]

И после этого они удалились, оставив очень удивленную Арнудину ожидать их. Минуту спустя в комнату вошел какой-то человек лет пятидесяти, доброго и честного вида, одетый в длинную черную мантию, какая употреблялась в то время работающими врачами. Он нес в руках поднос с чашкой, наполненной дымящимся бульоном, издававшим аппетитный запах.

— Мой учитель Амброзий Паре поручил мне приготовить вам этот бульон. Я не такой хороший медик, как он, но зато умею готовить чудный бульон! Ха-ха! — и улыбка гордости озарила говорившего.

Хотя вид его вполне внушал доверие, тем не менее, Арнудина колебалась выпить бульон. Помощник Паре заметил колебание, но не подал никакого вида.

— Позвольте, — сказал он, — отведать мне, достаточно ли в нем соли… Это довольно важная вещь, пересолен ли бульон или недосолен? Отличный, — прибавил он, отведав.

Видя, что он отпил немного из чашки, Арнудина больше не боялась: она взяла чашку и с удовольствием выпила все до дна.

Внезапно она побледнела, выпустила чашку из рук, которая, упав на пол, разбилась вдребезги, и свалилась на постель. Арнудина немного вздрогнула, на губах появилась кровавая пена, и все было кончено.

Тогда невинная улыбка сошла с лица мнимого помощника.

Это был преподобный отец Лефевр. Он с чертовской ловкостью сумел бросить смертельный порошок в бульон после того, как отведал немного, чтобы успокоить ее. Лефевр нагнулся над Арнудиной и, положив ей руку на сердце, прошептал:

— На этот раз нам удалось. Этот болван Паре не поспеет вовремя вернуться, таким образом, самый важный свидетель устранен, и если этим двум и удастся спасти Франциска, то они останутся обманщиками и клеветниками… Обидно, что пришлось уничтожить такое прелестное создание: каприз короля мог бы продлиться еще долго…

И ворон, принесший смерть, ушел, не взглянув больше на несчастную жертву его.

КАБАН В СЕТЯХ

— Черт возьми! Господа, скоро ли кончится эта несносная комедия? Клянусь святым Дионисием, моим покровителем, я велю вас всех повесить, от первого до последнего, ослы вы этакие!

И человек, полураздетый, с перекосившимся от ярости лицом, вбежал в трапезную, где пять монахов сидели за завтраком. Служители Бога при виде этого бешеного человека вскочили с мест и схватили, что попало под руку, вилку или нож, и стали за стулья. Но скоро появились четверо горцев, которые, по знаку монахов, схватили этого бешеного и связали его. Он стал кричать, как сумасшедший, но на это не обращали внимания и снесли его в ближайшую келью. Там он, наконец, опомнился: почувствовал себя слабым, одиноким и обессиленным. Тогда он понял значение и силу своего несчастья и заплакал. Опишем этого несчастного. Это был человек высокого роста, с благородным лицом. К нему в келью вошел настоятель монастыря — монах с умной физиономией и глубоким, пронизывающим взором. Он подвинул себе кресло и сел около постели связанного.

— Меня уведомили, — сказал он гнусаво, — что на вас напал новый припадок ярости. Я сомневался, но эти веревки подтверждают сообщение.

Пленник хранил угрюмое молчание.

— Ну, полно, скажите мне, как аббату этого монастыря, с вами плохо обращались? Вы чем-нибудь недовольны? Говорите спокойно, сын мой, чего вы хотите?

— Я желаю, чтобы кончилась эта отвратительная и подлая комедия, — ответил резко пленник. — Хочу, чтобы мне возвратили мой чин, мое положение и мою власть!

Аббат с жалостью посмотрел на него.

— Если вы извинитесь все передо мной за всю эту мерзкую комедию, — продолжал пленник, — то я прощу вас, в ином случае…

— Позвольте, сын мой, вы говорите про чин, про почтение… За кого же вы считаете себя?

— Кто я? — закричал пленник. — Я Франциск I, король Франции.

Аббат грустно покачал головой и сказал:

— Послушайте, сын мой, хотя ваши слова вполне доказывают полнейший беспорядок в вашей голове, тем не менее, вы совершенно здраво рассуждаете о других вещах, не касающихся мании величия, и этим вы внушаете мне столько симпатии, что я берусь разъяснить вам ваше положение.

Король, действительный или мнимый, молчал. Аббат между тем начал:

— Вчера я возвращался с моим братом от наших бедных, которым мы помогаем, и брат мой заметил безжизненное тело, лежащее поперек дороги. Полагая, что это какой-нибудь заснувший рабочий или пьяный — видите, как я вам все подробно рассказываю, — мы хотели приподнять это тело и положить на край панели, чтобы его не раздавили. Но, к нашему удивлению, мы заметили, что это был больной или умирающий человек, так как у него еле-еле был слышен пульс… Это тело, бывшее в таком дурном состоянии, было вы сами, сын мой!

— Это был я? — вскричал пленник, удивленный.

— Да, это были вы, и нам с братом не хватило сил снести вас, но, к счастью, в это время проезжала крестьянская телега, и мы привезли вас к нам в монастырь, где и лечили вас, ухаживая за вами с любовью.

— Да, голодом, холодными душами и веревками! Хорошо лечение! — сказал глухо король.

— Сын мой, — отвечал аббат. — Вы своим злым и буйным характером заставили нас поступать так. Если бы вы дали мне сейчас слово вести себя тихо и смирно, то я даже сам развяжу вас сию же минуту.

— Даю вам слово дворянина, что я буду тих и покоен.