Иерусалимские гарики - [10]

придумано небесное спасенье.

Так было раньше, будет впредь,

и лучшего не жди,

дано родиться, умереть

и выпить посреди.

Я жил распахнуто и бурно,

и пусть Господь меня осудит,

но на плите могильной урна –

пускай бутыль по форме будет.

7

Смеяться вовсе не грешно

над тем, что вовсе не смешно

Навряд ли Бог был вечно. Он возник

в какой-то первобытно древний век

и создал человека в тот же миг,

как Бога себе создал человек.

Бог в игре с людьми так несерьезен,

а порой и на руку нечист,

что похоже – не религиозен,

а возможно – даже атеист.

Напрасно совесть тягомотная

в душе моей свербит на дне:

я человек – ничто животное

не чуждо мне.

Где-то там, за пределом познания,

где загадка, туманность и тайна,

некто скрытый готовит заранее

все, что позже случится случайно.

Бог умолчал о том немногом,

когда дарил нам наши свойства,

что были избраны мы Богом,

чтоб сеять смуты и расстройства.

Зря чужим гореньем освещаясь,

тот еврей молитвы завывает,

ибо очень видно, с ним общаясь:

пусто место свято не бывает.

Как новое звучанье гаммы нотной,

открылось мне, короткий вызвав шок,

что даже у духовности бесплодной

возможен омерзительный душок.

Здесь, как везде, и тьма, и свет,

и жизни дивная игра,

и как везде – спасенья нет

от ярых рыцарей добра.

Без веры жизнь моя убога,

но я найду ее нескоро,

в еврейском Боге слишком много

от пожилого прокурора.

Зачем евреи всех времен

так Бога славят врозь и вместе?

Бог не настолько неумен,

чтобы нуждаться в нашей лести.

Застав Адама с Евой за объятием,

Господь весьма расстроен ими был

и труд назначил карой и проклятием,

а после об амнистии забыл.

При тягостном с Россией расставании

мне новая слегка открылась дверь:

я Бога уличил в существовании,

и Он не отпирается теперь.

Прося, чтоб Господь ниспослал благодать,

еврей возбужденно качается,

обилием пыла стремясь наебать

того, с кем заочно встречается.

По части веры – полным неучем

я рос, гуляка и ленивец;

еврейский Бог свиреп и мелочен,

а мой – распутный олимпиец.

Здесь разум пейсами оброс,

и так они густы,

что мысли светят из волос,

как жопа сквозь кусты.

Я Богу докучаю неспроста

и просьбу не считаю святотатством:

тюрьмой уже меня Ты испытал,

попробуй испытать меня богатством.

Господь при акте сотворения

просчет в расчетах совершил

и сделал дух пищеварения

сильней духовности души.

Мне вдруг чудится – страшно конкретно –

что устроено все очень попросту,

и что даже душа не бессмертна,

а тогда все напрасно и попусту.

По чистой логике неспешной

Бог должен быть доволен мной:

держава мерзости кромешной

меня уважила тюрьмой.

Чтоб не вредить известным лицам,

на Страшный Суд я не явлюсь:

я был такого очевидцем,

что быть свидетелем боюсь.

Бог – истинный художник, и смотреть

соскучился на нашу благодать;

Он борется с желаньем все стереть

и заново попробовать создать.

Блажен любой в его готовности

с такой же легкостью, как муха,

от нищей собственной духовности

прильнуть к ведру святого духа.

Навряд ли Бог назначил срок,

чтоб род людской угас –

что в мире делать будет Бог,

когда не станет нас?

У нас не те же, что в России,

ушибы чайников погнутых:

на тему Бога и Мессии

у нас побольше стебанутых.

Всегда есть люди-активисты,

везде суются с вожделением

и страстно портят воздух чистый

своим духовным выделением.

Испанец, славянин или еврей –

повсюду одинакова картина:

гордыня чистокровностью своей –

святое утешение кретина.

Есть люди, – их кошмарно много, –

чьи жизни отданы тому,

чтоб осрамить идею Бога

своим служением Ему.

Евреи могут быть умны,

однако духом очень мелки:

не только смотрят мне в штаны,

но даже лезут мне в тарелки.

Еврею нужна не простая квартира:

еврею нужна для жилья непорочного

квартира, в которой два разных сортира –

один для мясного, другой для молочного.

У Бога многое невнятно

в его вселенской благодати:

он выдает судьбу бесплатно,

а душу требует к расплате.

Бога мы о несбыточном просим,

докучая слезами и стонами,

но и жертвы мы щедро приносим –

то Христом, то шестью миллионами.

Поэт отменной правоты,

Блок был в одном неправ, конечно:

стерев случайные черты,

мы Божий мир сотрем беспечно.

Когда однажды, грозен и велик,

над нами, кто в живых еще остались,

появится Мессии дивный лик,

мы очень пожалеем, что дождались.

Встречая в евреях то гнусь, то плебейство,

я думаю с тихим испугом:

Господь не затем ли рассеял еврейство,

чтоб мы не травились друг другом?

Вчера я вдруг подумал на досуге –

нечаянно, украдкой, воровато –

что если мы и вправду Божьи слуги,

то счастье – не подарок, а зарплата.

Богу благодарен я за ночи,

прожитые мной не хуже дней,

и за то, что с возрастом не очень

сделался я зорче и умней.

Ощущаю опять и снова

и блаженствую ощутив,

что в Начале отнюдь не слово,

а мелодия и мотив.

Устав от евреев, сажусь покурить

и думаю грустно и мрачно,

что Бог, поспеша свою книгу дарить,

народ подобрал неудачно.

Мне странны все, кто Богу служит,

азартно вслух талдыча гимны;

мой Бог внутри, а не снаружи,

и наши связи с ним интимны.

Для многих душ была помехой

моя безнравственная лира,

я сам себе кажусь прорехой

в божественном устройстве мира.

Часто молчу я в спорах,

чуткий, как мышеловка:

есть люди, возле которых

умными быть неловко.

Те, кто хранит незримо нас,

ослабли от бессилия,

и слезы смахивают с глаз

их шелковые крылья.