Иерусалим. История Святой Земли - [21]

«Знаю, – отвечал вождь арабский, – что Иерусалим – место рождения и погребения многих пророков и даже из сего именитого города собственный наш пророк Магомет был однажды ночью восхищен на небо и приблизился к Господу на два вержения стрелы. Мы его ученики и посему более вас достойны владеть святынею; и так не оставим осады, доколе Богу не угодно будет предать нам сей город, подобно как и многие другие». Так передает беседу сию арабский летописец Алвакеди. Тогда патриарх Софроний, видя, что уже не остается никакой надежды, старался только сдать город на выгодных условиях и, опасаясь жестокости варваров, требовал, чтобы из уважения к столь священному месту сам халиф пришел принять оное из рук христиан. Согласился Обеид и немедленно послал вестника в Мекку убедить Омара к исполнению сего условия.

Разделилось мнение советников халифа: Отман, будущий его преемник, противился такому снисхождению к христианам, недостойным чести видеть лицо его; но племянник Магомета, Али, утверждал напротив, что не должно проливать крови верных дружин, если одно присутствие халифа может покорить город, и Омар собрался в путь в совершенной простоте древних патриархальных нравов Востока. Два меха с пшеницею и плодами и мех воды составляли весь запас его пищи, на том же верблюде, на коем сидел; совершенная простота сия привлекала ему любовь многочисленных подданных. Так прибыл он в стан Иерусалимский, путем горы Масличной, и после утренней молитвы осудил многих за непозволительную роскошь одежды, ибо опасался, чтобы богатство не угасило воинственного духа последователей Магомета.

Христиане иерусалимские, услышав о прибытии халифа, послали избранных мужей своих в стан, и после многих совещаний Омар положил следующие условия, которые послужили образцом для всех будущих, при завоевании городов: «Христиане не будут строить новых церквей ни в городе, ни в окрестностях и препятствовать входить в оные мусульманам, ни днем, ни ночью; двери их должны быть отверсты всем мимоходящим. Если странствующий мусульманин остановится в их городе, они обязаны содержать его три первые дня. Христиане не могут учить детей своих Корану или говорить открыто о своей вере; кольми паче убеждать к ее принятию и удерживать других от магометанства. Им не дозволено одеваться подобно мусульманам, ни носить их чалмы и обуви; они не будут говорить языком арабским, ни даже называться именами арабскими. Каждый христианин должен вставать пред мусульманином, чтобы воздать ему должную честь, и стоять, пока тот не сядет. Христиане не будут продавать вина, ни держать у себя рабов, бывших в услужении у мусульман; не позволено им совершать крестные ходы по улицам, где живут мусульмане, или ставить кресты на церквах своих и звонить в колокола». Халиф дал от себя краткую охранительную грамоту христианам иерусалимским: «Во имя Бога милостивого и милосердого, Омар, сын Хаттиба, дарует безопасность народу города Элии, как самим гражданам, так и их женам и детям, имуществам и всем их церквам; они не будут ни сломаны, ни закрыты». Но халиф, хотя и не кровожадный по нраву, не в точности исполнил свое обещание, ибо попустил войска бесчинствовать в городе и его окрестностях. Двенадцать тысяч воинов греческих защищали Св. Град и должны были выйти из оного, положив оружие; могли оставаться в нем только туземцы, числом до пятидесяти тысяч, которые все, кроме старцев и детей, обложены были данью от трех до пяти золотых.

Победитель вошел в Иерусалим с видами внешнего благочестия, ибо по чрезвычайным судьбам Св. Града он не только есть святилище христиан и евреев, но и магометан, уважающих в нем место Соломонова храма, отколе, по их преданиям, лжепророк взошел на небо. Халиф облечен был, ради смирения, в верблюжью убогую власяницу, хотя и окружала его блестящая дружина. С тяжкою скорбью в душе пришел встретить завоевателя во вратах покоренного им города блаженный пастырь Иерусалимский Софроний, когда уже не мог более защитить паству свою от врагов. Халиф благосклонно принял великого мужа Церкви, расспрашивал с любопытством о древностях Св. Града и пожелал видеть храмы. При посещении первого из них он спросил патриарха: может ли совершить в нем молитву? И, услышав горький ответ, что все в его власти, вышел вон из храма без моления. Так поступил и во всех прочих церквах и остановился только в главном соборе Воскресения Христова. Там, осмотрев прежде внутреннюю красоту здания, преклонил колена на ступенях храма и совершил намаз или молитву; потом сказал патриарху: «Ты, конечно, осуждаешь мои своенравные поступки; но знай, что я так действовал из уважения к тебе, для того, чтобы вам сохранить обладание вашими церквами; ибо если бы я в них совершил свою молитву, мусульмане стали бы у вас их оспаривать и непременно бы овладели, по тому праву, какое имеют молиться на тех местах, где их халиф».

Тогда Омар велел принести себе условия о сдаче Иерусалима и прибавил собственною рукою, что мусульманам дозволяется только приходить молиться на ступенях или в преддверии христианских храмов и что их муэдзины, или глашатаи, не могут на сих местах призывать к молитве. Так рассказывает летописец арабский Алвакеди; но местное предание говорит, что, когда халиф хотел совершить свою молитву в храме Воскресения, мужественно воспротивился сему патриарх Софроний, напомнив условия мира. Послушал старца Омар и в виду храма велел разостлать ковер для совершения первой молитвы в стенах Св. Града, который и у арабов называется Эль-Кодс, т. е. святым. Место сие обозначено и доныне малою мечетью с высоким минаретом, свидетельствующим ревность благочестивого пастыря о спасении святилища.