Идущий - [25]

Покончив с лепёшкой, Дини понял, что голод по–настоящему не утолён. Пришлось достать ещё одну, теперь уже обычную, овсяную лепёшку.

Между тем поток людей иссякал, сворачивали свой товар и некоторые торговцы. Время шло к вечеру, и площадь, ещё не опустевшая, готовилась к этому. Дини стоял на том же месте, не зная, куда идти и что делать. В этом невероятном для его сознания скоплении людей он чувствовал себя потерянным. Первый эффект иссяк, его воздействие закончилось, и в своём воображении Дини превратился в маленькую пушинку, подвластную ветру обстоятельств, в крохотное ничто, которое может растоптать, случайно или нет, чья–то нога. Это было неприятное ощущение, и Дини решил, что ни за что не будет жить в городе. Никогда. Он даже пожалел горожан, хотя никто из них и не выглядел откровенно несчастным. Может, они привыкли?

Дини встряхнулся. Он здесь для того, чтобы пройти этот город, как часть пути, а не чтобы смотреть по сторонам и жалеть себя. Мальчик двинулся с площади. Он не знал, в какой стороне находится выход из города, он просто пошёл, как всегда, полагаясь на интуицию. Ноги привели его в крохотную улочку, здесь дома ещё меньше напоминали жильё деревень, хотя и навевали ощущение нищеты. Пахло съестными отходами. Прохожих почти не было. Дини показалось, что он заплутал, и мальчик решил выбираться отсюда. Не было смысла ходить просто так.

Когда впереди уже показался просвет улицы пошире, мальчика что–то остановило. Дини снова осязал то, что иногда задерживало его в деревнях у какого–нибудь дома. Однако сейчас ситуация была несколько иной. Раньше он видел перед собой определённый дом, теперь, в этой узенькой улочке, куда солнце заглядывало лишь в самый полдень, вокруг находилось сразу два длинных высоких дома, и даже неопытному ребёнку, впервые оказавшемуся в городе, стало ясно, что они предусмотрены для нескольких семей.

Дини растерянно вращал головой, понимая, что не уйдёт отсюда прежде, чем убедиться, что никому не нужна его помощь. Меж тем время шло, и узкая улочка, пригодная для фундамента близкой ночи, уже впускала в себя осторожные сумерки. И в отличие от деревенских вечеров здесь было жутковато. Дини пробрала дрожь, хотя улочку наполняла духота. Наконец, мальчик не выдержал и шагнул к ближайшей двери. Осторожно постучал, отступил на шаг.

Дверь долго не открывали, и, когда Дини собирался подойти к противоположному дому, она всё–таки отворилась. Женщина, выглянувшая в образовавшуюся щель, оказалась обрюзгшей и вульгарной. Завитые короткие волосы превращали и без того не по–женски крупную голову в громадный рыжий шар. Увидев, что перед домом находится всего лишь ребёнок, она приоткрыла дверь шире и окинула его недовольным взглядом.

Дини сглотнул и непроизвольно отступил ещё на один шаг.

— Тебе чего? — голос оказался низким, грубым, подстать её телу. — Я уже подавала сегодня нескольким детям, хватит.

Она уже закрывала дверь, когда Дини заговорил:

— Тётя, извините меня, но мне кажется, здесь есть кто–то больной. Ведь так?

Она замерла.

— Что? — она смотрела на него, как на ненормального.

— Есть у вас больные? Я бы мог…им помочь.

— Нет у меня никого. Так, иди отсюда, иди, — и она захлопнула дверь.

Дини потоптался на месте, думая, не ошибся ли он домом. Чтобы не побеспокоить ещё кого–нибудь вроде этой грубоватой тётки, мальчик решил, снова обратиться к ней. Он рассчитывал, что хуже не будет.

Дини снова постучал в дверь.

Та отворилась сразу же, как будто женщина стояла с обратной стороны и не отходила вглубь дома.

— Тётя, не ругайте меня, пожалуйста, — Дини говорил быстро, опасаясь, не успеть высказать просьбу, прежде чем дверь опять захлопнут перед носом. — Кто–то из ваших соседей заболел. Не подскажите, где?

Женщина странно посмотрела на него, и Дини уже решил, что она рявкнет на него, или просто, не говоря ни слова, закроет дверь, и это будет ещё не самый худший вариант. Как ни странно, она удостоила его ответом:

— Если только там, — она указала на дом напротив.

Дини пробормотал благодарность, но он уже обращался к закрытой двери.

Затем мальчик парой коротеньких шажков пересёк улицу. На его стук открыл парень лет двадцати, и по его лицу Дини понял — здесь. Болезнь находилась здесь, у кого–то из родных этого парня.

5

Дини приоткрыл глаза. Сон ещё держал тело, позволяя проснуться лишь сознанию. Было поздно — уже встало солнце.

Дини лежал на кровати, укрытый чьим–то плащом. Пахло табаком и овчиной. Было тихо. По–видимому, несмотря на не ранний час, хозяева ещё спали. Наверное, легли намного позже Дини, сидевшего над их сыном до полуночи. Мальчик был покрыт жуткими волдырями, грозившими в любой момент лопнуть, истекая гноем и кровью. Дини приходилось держать руки над каждым волдырём в отдельности, и лечение затянулось. Под конец, совсем обессиленный, он, как обычно, не заметил, что провалился в чёрный омут сна, даже не отойдя от больного.

Скорее всего, хозяева, уложив его, долго стояли над собственным ребёнком, не веря, что такой же обычный с виду мальчик вылечил их сына.

Дини приподнял голову и тут же опустил её. Она казалась распухшей и тяжёлой. Несмотря на сон, Дини был по–прежнему очень уставшим. Он находился в Лизии уже пять дней и вылечил за это время семь человек. Постепенно мальчик пересекал город, перебираясь из одного дома в другой, в направлении северо–восточных ворот. Если бы он просто пошёл к этому выходу из города, ему бы не понадобилось и часа. Однако его дар задерживал мальчика то в одном, то в другом месте. После пятого дома ему даже не понадобилась интуиция — хозяева спросили, не поможет ли он их родственникам, проживающим на одной из соседних улиц. У женщины сильные боли в животе, и даже знахарь, которого вызывали три дня назад, не смог найти причину и тем более избавить от болей. Конечно, Дини согласился.