Иду в неизвестность - [66]

Седов скинул лыжи, слегка морщась, ступил на заснеженный трап. Он выглядел утомлённым, хотя ушёл на разведку всего полчаса назад.

— Неприятная дорожка, — медленно поднимаясь по приступкам, проговорил Георгий Яковлевич. — Наторошено, намётано — леший ногу сломит.

— Господин начальник, впрягать? — поинтересовался на всякий случай Линник.

— Да, да, друзья, — приостановился, обернувшись, Седов. — Скоро мы с вами двинемся. Как только запряжёте — подымайтесь в кают-компанию.

Линник кивнул, матросы вновь взялись за шлейки.

— Владимир Юльевич, когда упряжки будут готовы, соберите всех, кто может ходить, в кают-компанию.

— Слушаю, Георгий Яковлевич.

— Температура воздуха не подымается?

— Увы, нет. Всё та же — минус двадцать восемь.

Седов направился в надстройку. На штагах тёмными лоскутами обвисли в заштилевшем воздухе праздничные флаги расцвечивания со слабо различимыми ещё красками.

В коридоре Седова нагнал Пинегин.

— Примите, пожалуйста, Георгий Яковлевич! — с этими словами художник протянул конверт.

Седов обернулся, внимательно поглядел на Пинегина. На лице художника он прочёл неодобрение, просьбу и смущение одновременно.

Молча Георгий Яковлевич взял конверт, шагнул в свою каюту, прикрыл дверь. Он затеплил свечу, снял полушубок, развернул письмо и, поднеся его поближе к огоньку, пробежал ровные строчки, выведенные рукой Пинегина:

«Многоуважаемый Георгий Яковлевич!

Я надеюсь, Вы не рассердитесь на члена Вашей экспедиции, если он сочтёт своим долгом сказать Вам, что поход на полюс при теперешнем состоянии Вашего здоровья нужно отложить на более или менее продолжительное время. Я думаю, что и Павел Григорьевич как доктор должен разделить моё мнение: не может же он не знать, что полюсы завоёвываются не только железным духом, но и крепким здоровьем.

К сожалению, он не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к нему как к доктору, слишком честолюбив, иначе он просто запретил бы Вам вставать с постели. Я прошу Вас, Г. Я., подумать серьёзно под этим углом зрения и не смотреть на моё письмо как на страхи «мальчика» и «художника» — он искренне желает Вам только лучшего.

Бухта Тихая».

С письмом в руках Седов тяжело опустился на стул и долго сидел так, глядя на маленький портрет любимого человека — хрупкой красивой женщины с пышным узлом изящно прибранных волос на голове, в таком знакомом нарядном платье с кружевами, со столь милыми, умными, всегда понимающими его глазами. И не было почти никаких мыслей в утомлённой бесконечными раздумьями голове, а только усталость безмерная, желание поскорее отрешиться от всего, освободиться от того, что сковывает здесь, стягивает, оплетает липкими ремнями, длинными путами, тянущимися откуда-то издалека, из Петербурга, Москвы, Архангельска, из кабинетов, редакций, складов, контор…

Отвлёк стук в дверь.

— Все собраны, Георгий Яковлевич, — услышал он за спиной голос Визе.

Седов шевельнулся, стряхнул оцепенение.

— Прочтите всем мой приказ, — протянул он Визе книгу приказов, подымаясь.

В холодной кают-компании горело несколько свечей. Двенадцать человек, запахнувшись в пальто, в полушубки, в тёплые куртки, сидели вокруг сервированного стола. Седов прошёл на своё место, сел, оглядел членов экспе-диции. И больные, и здоровые, с землистым цветом лиц, осунувшиеся, с потускневшими взорами, они все напоминали сейчас неких чахоточных каторжников, утерявших надежду и на выздоровление, и на освобождение.

Заметив вопросительный взгляд Визе, стоявшего с книгой приказов, Седов подал ему знак глазами.

— Слушайте приказ начальника экспедиции. — провозгласил Владимир Юльевич, раскрывая толстую большую книгу в твёрдом тёмном переплёте. Вслед за этим он откашлялся и начал негромко, внушительно, чётко выговаривая слова: — «Сегодняшний день мы выступаем к полюсу. Это событие и для нас и для нашей родины. Об этом дне уже давно мечтали великие русские люди Ломоносов, Менделеев и другие. На долю нас же, маленьких людей, выпала большая честь осуществить их мечту и сделать носильное научное и идейное завоевание в полярном исследовании на пользу и гордость нашего отечества…»

Седов, слушая знакомый текст, наблюдал за выражениями лиц. Вот, выпрямившись на стуле, уже по-начальнически строго и немного торжественно вслушивается в слова приказа Кушаков. Вот растерянный Павлов подслеповато, без очков глядит па Визе, будто пытается линять что-то непостижимое для себя. Вот нахмуренный, сосредоточенный Пинегин, то и дело поглядывающий укоризненно на начальника экспедиции. Важно сидят за офицерским столом приодетые лучше и теплее других матросов «полюсные» — Линник и Пустошный. Как-то скорбно глядит вниз, слушая приказ, умный учитель Лебедев; таращит глаза, будто не понимая, что здесь происходит, простодушный Шестаков, с трудом добравшийся сюда от своей цинготной постели.

Худой, с ввалившимися глазами «кормилец» Кизино в своей обвисшей бело-серой курточке стоит у двери и печально глядит куда-то на заросший льдом иллюминатор. Рядом — хрупкий повар Пищухин в колпаке поверх тёплой шапки, с прижатой к груди ложкой. Он вслушивается в каждое слово вахтенного начальника так, словно пытается понять какой-то скрытый смысл произносимого.