Иду в неизвестность - [61]

Доктор кивнул.

— Тысячи, десятки и сотни тысяч птиц — целое птичье царство помещается порой на одном прибрежном скалистом склоне. И никто из них друг дружке не мешает, несмотря на то что тесно и садиться они вынуждены едва ли не на голову друг другу. Но заметьте, не дай бог появиться близ этого поселения алчному поморнику либо другой хищной птице. Ведь сотни птичек разом густой тучей бросаются отважно на разбойника и дружно прогоняют его. Вот пример общежительства в суровых условиях — все за одного!.. Однако мы, кажется, забыли о градуснике! — спохватился Седов и сунул руку под рубахи. Он поглядел на шкалу: — Тридцать семь и три. Вполне нормально для меня.

Доктор, приняв градусник, поднялся.

— Да, да, вы поправляетесь, — сказал он успокаивающе. — Это, безусловно, простудка, и в поход выступить сможете совсем скоро, полагаю.

— Павел Григорьевич, — со значительностью понизил голос Седов, застёгивая рубахи, — должен сказать вам конфиденциально, что в поход свой в нынешнем году я выступлю в любом случае.

— Разумеется… Я понял вас, — тихо проговорил Кушаков, отступая к двери. — Я свободен?

— Да. Благодарю вас.

Когда доктор ушёл, Седов в задумчивости посидел ещё некоторое время на своей койке, потирая посинелые, озябшие руки. Потом он поднялся, ощутив при этом противную ноющую тяжесть в ногах, оправил оплывшую свечу, прибрал бумаги на столе, одёрнул смятое покрывало на койке.

— Николай Васильевич! — позвал он громко и надсадно закашлялся.

— Иду! — глухо донёсся голос Пинегина.

Тут же появился и он сам. Поверх тёплого коричневого свитера грубой шерсти на художнике надета была просторная голубая рабочая блуза. В руке он держал кисть.

— Слушаю, Георгий Яковлевич.

— Не хотите ли прогуляться к Рубини? — предложил Седов, натягивая поверх рубах тёплую телогрейку.

— А вы… уже можете выходить? — удивился Пинегин. — Разумеется, я к вашим услугам.

— Пригласите-ка и Владимира Юльевича.

Пинегин кивнул и скрылся.

Через две минуты они сошли втроём по приступкам оледенелого трапа, обогнули «Фоку» с кормы и неторопливо зашагали по дорожке, проторённой на заснеженном льду бухты. Дорожка таяла впереди в полумраке. Чёрной массой скала Рубини тяжко попирала синий лёд бухты, прихотливо подсвеченный карминной полоской зари, истекавшей из расщелины в мрачной облачности.

Несколько минут шли молча, наслаждаясь тишиной, очарованием фиолетовых гор, подковой охвативших бухту.

Молчание нарушил Седов.

— Господа, я пригласил вас для важного разговора, — произнёс он, зябко зарывая подбородок в толстый шарф, подарок Веры. — Пора обсудить план дальнейшего хода экспедиции. Этого её состава нам сейчас достаточно, ибо считаю вас обоих наиболее… — Георгий Яковлевич запнулся, — …наиболее надёжными моими помощниками.

Пинегин и Визе, шагавшие по обе стороны от Седова, внимательно слушали, глядя на дорогу.

— Итак, январь на исходе. Через две недели я намерен выступить. Пойду с матросами Линником и Пустотным на трёх нартах с двумя каяками. Собак беру всех оставшихся. — Седов повернул голову к Визе: — Вас, Владимир Юльевич, прошу смириться с тем, что вы не идёте со мной к полюсу. О том, что так может случиться, я вам, помнится, говорил вскоре по прибытии «Фоки» в Тихую. Я вынужден принять такое решение, поймите. Во-первых, недостаточно собак, а во-вторых, для вас немало дела будет и здесь.

Седов вглядывался в полутьме в выражение лица Визе, пытаясь определить его реакцию на это известие.

— Что ж, я согласен с вашим решением, — проговорил тихо Владимир Юльевич. — Наверное, так действительно будет лучше.

— Вот и ладно, — сказал удовлетворённо Седов. — Таким образом, вы будете назначены руководить всеми научными работами экспедиции здесь, на Земле Франца-Иосифа. Что касается моих планов, то я намерен выйти, не дожидаясь появления солнца. Хочу вначале добраться до северной оконечности острова Рудольфа, до базы экспедиции герцога Абруццкого. Сделаю остановку, пополню, надеюсь, запасы провизии и керосина с брошенных им складов, ну и наберусь сил для решающего броска туда… — Георгий Яковлевич махнул рукою назад, по направлению к северу. — Вас же, Николай Васильевич, — повернулся Седов к художнику, приподнявшему голову при этих словах, — я попрошу возглавить вспомогательную партию, которая проводит меня до Рудольфа и поможет в снабжении группы и обустройстве её там, а затем отправит в дальнейший путь. Вы согласны?

— Согласен, — не задумываясь, сказал Пинегин.

— В спутники себе подберите кого-либо из наиболее здоровых матросов.

— Можно, думаю, взять Шестакова и, наверное, Коноплёва.

— Итак, когда мы выйдем с Рудольфа, а это будет начало марта, светлого времени станет уже достаточно для того, чтобы в день преодолевать в среднем по пятнадцати вёрст. Это расчётная моя скорость. По возможности будем охотиться по пути, ибо корма собакам хватит ненадолго.

Собственно, всё упование моё именно на охоту. — При этих словах Георгий Яковлевич глубоко, озабоченно вздохнул. — Если не будет охоты, придётся наиболее слабых собачек пускать по очереди на корм остальным. До полюса, по крайней мере, думаю, мы таким образом сможем добраться.