Иду в неизвестность - [47]

Следовало отвлечься, чтобы отогнать эти мысли, эти наползавшие страхи.

Пустошный сам вёл «Фоку» попутными трещинами, в общем не сбиваясь с генерального курса.

— Полезу на ванту, — хмуро бросил ему Седов, — гляну, что дальше.

МЫС ФЛОРА

Ранним утром Пустошный, стоявший первым вахту у руля, долго и пристально глядел вперёд. «Что там, айсберг, облако?» — размышлял он, заметив серое продолговатое пятно на горизонте.

«Фока» двигался под парусами. Ночью поднялся ветер. Едва рассвело, увидели, что этот юго-восточный ветер разредил льды, сбил с воды морозное сало — новообразующийся лёд, улучшил видимость.

Пустошный поглядывал то на пятно впереди, то на Седова, с рассеянным видом расхаживавшего по мостику от борта до борта. Но пятно не таяло, а начальник экспедиции, кажется, ничего не замечал.

Помучившись ещё с минуту, Пустошный не выдержал:

— Не земля ли там, господин начальник?

— Где? — встрепенулся Седов.

Пустошный указал рукой вперёд:

— Да вон там, градусов пять — десять правее курса.

Седов быстро перешёл с левого на правый борт, навёл бинокль.

— Она, голубчик, она, — горячо зашептал Георгий Яковлевич, — конечно, она, Земля Франца-Иосифа.

— Земля-а-а! — заорал Пустошный радостно.

Этот вопль в тишине парусного хода услышал весь «Фока». Захлопали двери, затопали люди. Первыми кинулись к борту, бросив помпу, Коноплёв с Инютиным. Из кубрика выскочили боцман, Линник, два кочегара, заспанный Шестаков, отдыхавший после вахты. Оставили свой камбуз Пищухин с Кизино. Словно по тревоге, влетели на мостик офицеры.

Шестаков уже карабкался по вантам на мачту. Сгрудившись на правом борту, где не мешали обзору паруса, все с жадностью глядели вперёд, показывая друг другу:

— Да вон же она, вон, словно столик, накрытый белой скатертью!

— А земля ли это?

— Да земля, чему ж ещё быть здесь!

— Земля, братцы, она! — подтвердил сверху Шестаков.

И тут же вырвалось у матросов на баке, подхваченное на мостике, обрадованное:

— Ур-р-а-а-а!

Сипло загудел «Фока», разгоняя остатки тишины, — это Сахаров потянул тросик гудка, приветствуя появление земли.

Офицеры бросились поздравлять Седова, горячо пожимать ему руку. Люди, ещё вчера хмурые, подавленные, улыбались, громко и оживлённо говорили.

— Ну, теперь-то доплывём, бог даст, — удовлетворённо отметил Максимыч, вглядываясь в далёкую ещё землю, заснеженную, холодную.

Седова окружили Пинегин, Визе, Павлов. Кушаков.

— Георгий Яковлевич, мы чувствуем себя очень неловко, — виновато начал Пинегин, — и хотим просить у вас прощения за своё малодушие.

— Да, да, простите нас, ради бога, — подхватил Кушаков.

— Мы поддались непростительной панике, — сказал Визе, глядя себе под ноги.

— Ладно, друзья, что ж… — Лёгкая тень набежала на радостное лицо Седова. — Всё позади. Экспедиция продолжается, работы у нас будет ещё немало…

Георгий Яковлевич понимал, что говорит не то, что мог бы и должен был бы сказать. Он с болью ощутил сейчас, что в его отношениях с этими в общем-то неплохими людьми и далеко не трусами произошёл некий надлом и что виновен в этом, наверное, в большой мере сам он. Седову стало неловко. Он замолчал, приник глазами к биноклю.

— Что за шум? — послышался внизу, у двери на палубу, заспанный голос Зандера, — Леденцы, что ль, раздают?

Туговатый на ухо механик не слышал суматохи, и только гудок разбудил его.

— Земля, Андреич, гляди! Докрутил-таки!

— Ну, слава богу, — спокойно сказал Зандер.

— А зверья-то, зверья! — донеслось с мачты. — Моржи, никак!

Справа к судну спешило стадо моржей. Словно головни, торчали из воды округлые чёрные головы. Белели мощные бивни. То и дело показывая из воды свою толстую глянцевитую спину, нырял в тёмную воду то один, то другой морж и, вынырнув вскоре, присоединялся к собратьям.

Моржи, фыркая, поплыли рядом с судном, недоуменно тараща на него свои круглые глазки. По временам какой-либо из зверей разевал пасть и, выбрасывая из неё веером воду и пар от дыхания, недовольно хрюкал.

Показались впереди небольшие айсберги — верные признаки близкой земли.

Грузный карбас уткнулся в плотный галечник. Седов первым сошёл на берег, взволнованно оглядываясь. За ним полезли тепло одетые, с ружьями, топорами, баграми, верёвками офицеры, матросы. Почти все съехали с «Фоки», поставленного на якорь неподалёку от заснеженного берега мыса Флора, среди редких льдин. Оставили лишь вахту.

Вчерашний ветер ночью улёгся. Небо мглисто нависло над белой землёй и тёмной водою.

Едва осмотревшись, Седов в сопровождении Кушакова, Визе и Пинегина нетерпеливо пошагал по берегу. В нескольких десятках метров от воды берег взмывал крутым скатом огромной белой горы, оканчивающейся наверху отвесной базальтовой скалой. Георгий Яковлевич направился к тёмным постройкам, что виднелись вдали на мысу.

Миновали небольшое, покрытое тонким льдом озерко и увидели перед собой некое подобие пустынного, полуразрушенного хутора.

В центре его — небольшой бревенчатый дом с висящей на одной петле дверью и тёмными проломами в окнах, неподалёку — амбар, сараи. Диковинная хижина, стены которой, похоже, сделаны были из бамбука. Большой крест из брусьев чернеет посреди разбросанных вокруг и вмёрзших в снег ящиков, бочек, досок, консервных банок, кусков одежды, обрывков мехов.